— Знаете что, я сейчас возьму у вас пластырь и налеплю на ваш лобок, сделаем его гладким.
— Может у меня там гладко, ты не задумывалась? — не могу сдержать улыбку на лице.
— В голове у вас гладко. С ума сойти, вы реально налепили мне на рот пластырь, — вскидывает руку и прикладывает к виску. — Знаете, теперь я просто обязана плюнуть вам в кофе, — я был уверен — шутит, но нет, даже среагировать толком не успел, как она смачно харкнула в мой остывающий на столе кофе.
— Ну и зачем?! Я ж его вылью, дура. И новый себе сделаю.
— А затем, что это был последний кофе в ординаторской. И судя по пустой банке, лежащей в мусорной корзине, вы его и допили. А автоматы на третьем этаже закрыты. Приятного аппетита, Марк Михайлович, — разворачивается и идет в уборную. А я в который раз понимаю, что опять за ней осталось последнее слово. Казалось бы, я ей пластырь на рот налепил, а она все равно уделала меня, плюнув в кофе. Бред какой-то. Теперь и без кофе полдня ходить. Что-то определенно пошло не так с появлением этой девицы.
— В чем заключается моя работа по субботам? — даже не заметил, как она вернулась.
— Принимать вновь поступивших нашего профиля, и смотреть тех, кого оставили под наблюдение. Новенького я принял, остальных разделим наполовину. Все как обычно: жалобы, пульс, давление, если все хреново сразу звонишь мне, если все нормально обсуждаем здесь и заполняешь дневники. Наша с тобой цель уйти не позже пяти, дальше наступает время дежурного. Все, приступай или есть вопросы?
— Будут, но позже.
— Тогда иди.
Если бы все субботы были такими как эта, то каждый из нас спешил бы на работу. К двум всего двое поступивших и ни единой жалобы. Лепота!
— Марк Михайлович, можно?
— Да, конечно, Леночка.
— Я вам тортик принесла, у нас девочки сами приготовили.
— Спасибо дорогая, может у тебя еще найдется чуточку кофе, а то вот у нас закончился.
— Ой, я бы с радостью, но у нас только чай, — хлопая своими длиннющими ресницами, произносит с досадой Лена. Хороша девка, реальна хороша.
— Марк Михайлович, можно вас, это срочно, — Марина, вот тебе и на, так и хочется послать куда подальше языкастую паршивку.
— Я сейчас немного занят, Марина.
— Я в одиннадцатой палате, вы мне нужны, — наконец-то, так и хотелось воскликнуть вслух, но маленькая зубрила уже вышла из ординаторской.
— Прости, Леночка, спасибо за тортик, надеюсь очень вкусный, но как видишь работа зовет.
— Я буду рада, если вы лично скажете понравился ли вам торт. Можете к нам, кстати, зайти. А я пока поищу кофе специально для вас.
— Спасибо, хорошая моя.
— Тогда до встречи.
Встаю и иду вместе с Леной на выход. Только приоткрываю дверь в палату и понимаю, что ту полный пи*дец. Марина стоит в грязном халате, судя по всему, в кровавой рвоте и пытается приподнять больного.
— Марина, отойди, — видимо сейчас ее мозг несколько отключен, потому что она совершенно не слышит меня и пытается отвязать больного. Отодвигаю ее в сторону и чуть толкаю в бок. — Позови санитара, давай быстрее.
Надо отдать ей должное, тут она сориентировалась быстро. Только я успел отвязать больного, как она уже прибежала вместе с санитаром и каталкой. Перекладываем больного и тут же везем в реанимацию.
— Марина, иди переоденься.
***
Захожу в ординаторскую, а эта дурочка так и сидит в грязном халате.
— Я же сказал переодеться, ты чего?
— Ничего. Он умер?
— Жив. Снимай халат, не тащи его домой, давай отдадим санитарке, здесь постирают. Давай, давай, снимай, чего ты тормозишь? — Марина встаёт со стула и снимает с себя многострадальный халат.
— Это рвота кофейной гущи, да?
— Вот зачем ты сейчас это сказала?! Только аппетит мне испортила, а я только торт хотел поесть.
— Ну простите. Так это то, что я сказала?
— То. Что ты вообще делала в этой палате? Ее смотрит терапевт из другой ординаторской.
— Ну снова простите. Я должна была пройти мимо, когда из палаты буквально мычали, вместо слов о помощи?
— Не должна, дай сюда этот халат, — вырываю из ее рук и кладу в пакет. — Я сам его отнесу, иначе не постирают.
— Почему он был привязан? — оказывается, как легко открывался ларчик, вот уже и голос поменялся, еще чуть-чуть и слезные железы в ход пустит.
— Потому что он полный энцефалопат, Марина. Развяжи его, и он разобьёт себе голову, а то и похлеще, а виноват будет лечащий врач. Будешь им ты или кто другой, ты просто не сможешь находиться с ним двадцать четыре часа в сутки. У него нет родственников, это пропащий алкаш, который со дня на день помрет, вопрос только где, здесь или в реанимации. В любом случае, исход будет один и не надо строить иллюзий на этот счет.
— Почему вы так говорите?
— Потому что это правда. У него печени нет, понимаешь? Нет. Сколько он еще промается одному Богу известно. Помрет ли он от желудочного кровотечения или еще от чего — тоже неважно. Просто прими факт, что он умирает. Не надо его жалеть, будешь так о каждом думать, долго здесь не протянешь и вообще не протянешь. Отключай жалелку, пока не поздно. Это палата смертников, если ты не заметила.
— Заметила. У вас тоже такие бывают?
— Не все сразу, но да, кто-нибудь один бывает. Все, прекращай грузиться, ничего такого не произошло.
— Для вас — да, а для меня пока нет.
— Ключевое слово пока. Пойдем мыть руки. Давай вставай, — подталкиваю Марину к уборной, сам шагаю вслед за ней. Включает кран и намыливает руки. — Давай чуточку быстрее.
— Что вы мне в затылок дышите, я может быть хочу одна помыть руки.
— Ты еще скажи, что нарушаю твое интимное пространство.
— Конечно, нарушаете, — Марина как специально начинает медленно смывать руки, а я только сейчас понимаю, что вот он мой шанс рассмотреть задницу и не только. Смотрю на нее в зеркало, решив рассмотреть сначала грудь. Футболка так себе, в обтяжку, но цвет какой-то странный, не сиреневый, но что-то похожее. На ней точно нет лифчика, но грудь все же имеется, для моей ладони, конечно, маловата, но вроде не пупырышки. А может зеркало увеличивает? Взгляд опускается на попу, тут, кажется, чуть получше, не плоская точно. Наклоняюсь к ней чуть ближе.
— Что вы делаете?!
— Нюхаю тебя, — о как!
— Зачем?
— Чтобы понять, чем от тебя пахнет, — не так уж и плохо работает у меня фантазия.
— Дайте угадаю, сейчас скажете рвотой?!
— Нет. От тебя очень приятно пахнет. Кстати, чем? Очень странные нотки.
— Тем, что продается за сто шестьдесят девять рублей.
— Ты о чем?
— О дезодоранте.
— Не выйти тебе все же замуж с такой прямолинейностью и таким языком.
— Мойте уже руки, Марк Михайлович, уступаю вам сие место. И смотрите, договоритесь еще, сами же замуж и позовете, а я дулю покажу, вот тогда и посмотрим.
— Ты бухнула что ли за время моего отсутствия?
— Я не пью и не курю.
— И видимо не трахаешься, кыш отсюда, — почти выталкиваю ее из уборной и закрываю дверь. Мою руки, а сам начинаю злиться непонятно на что. Блин, даже есть перехотелось.
Прохожу в ординаторскую и сажусь на диван, прихватывая кусок торта.
— Хочешь?
— Нет.
— А я бы и не дал.
— Смотрите, я могла и туда плюнуть.
— Ну что ты за стерва такая, а?!
— Я пошутила. Успокойтесь.
— Кстати, где ты потеряла свои окуляры?
— В метро уронила и раздавила, пришлось надевать линзы.
— Вот так и ходи. Всегда. Мне так больше нравится. Если сделала все дневники, можешь идти домой, отсыпайся после гондонской ночи.
— Не смешно.
— Ты еще пререкаться со мной будешь? Я ее отпускаю, а она еще юмора моего не ценит. Истории положила мне на стол и пошла домой. И кексы в понедельник приготовь за то, что я тебя на три часа раньше отпустил. И не смей в них плевать.
— Я постараюсь.
— Уж постарайся. До понедельника и не опаздывай.
— До свидания.
Глава 5
Все-таки дебильный пропускной пункт. Нет, здесь, конечно, живет непростой народ, но охрана-то явно должна запоминать мелькающие лица, в конце концов у них есть список. Придурки, пока проберешься, дальше двигаться уже нет желания. Не успеваю остановиться, как мне тут же открывают ворота. Значит уже все доложили. Паркую машину и выхожу на улицу.
