— Если бы предупредил, мы бы что-нибудь приготовили, — встречает меня отец, хлопая по плечу.
— Ты хочешь сказать, что Оля ничего не готовила? Тогда найду вчерашние останки какого-нибудь пирога, может быть под названием «Михаил» или «Миша».
— Прекрати.
— Да я даже ничего не начинал. Где дети?
— У родителей.
— Понятно, сплавили детей к бедным старикам, а сами решили позажигать. Ну как-то, знаете ли беспечно, Михаил Сергеевич, в вашем-то возрасте.
— У нас хорошие стены, которые позволяют нам зажигать в любое время суток, несмотря на детей. И какой такой возраст? Пятьдесят один-это расцвет мужской красоты, силы, мудрости и вообще… много чего еще, да, Мишенька? — обнимая сзади моего отца, сладким голосочком пропела моя ровесница Оленька, а по совместительству моя мачеха. До сих пор смех пробирает от этой мысли. Смотрю на них и не могу поверить, что прошло уже почти пятнадцать лет. Казалось все это было совсем недавно. Да уж, время летит.
— Безусловно, Марк просто завидует.
— Только давайте не упражняться в остроумии, я сейчас быстренько на стол накрою, а вы пока выпейте. Миш, налей тот напиток, который мы с Кубы привезли.
— Обязательно налью.
— Я быстренько, — разворачивается и идет к дому Оля.
— Что за напиток? Давай наливай.
— Да какое-то сладкое пойло, которое ей втюхали в магазине. Гадость редкостная, от обилия сахара зубы сводит, я такое пить не собираюсь. Давай коньяк или ты ночевать не будешь?
— Конечно, буду. Я же должен проверить ваши стены, вдруг шумоизоляция плохая, может вы детей травмируете.
— Ты не меняешься.
— Говорят, после тридцати это делать сложнее и вроде как, меняешься только в еще худшую сторону. Оно тебе надо?
— Безусловно нет. Пойдем в дом.
***
Пока мы с отцом говорили о какой-то ерунде, Оля уже накрыла поляну в столовой. Не знаю, как у нее это получается, вроде прошло всего полчаса, поразительная женщина. Хотя какая женщина? Не знаю сколько ей должно стукнуть, чтобы назвать ее этим грозным словом. По-прежнему кукольное и детское лицо, кажется такие не стареют. Смотрю на них и не понимаю, нравится ли мне все это и хотел бы я иметь тоже самое? Скорее всего да, пусть не сейчас, но хотел бы. Забавно, когда-то я недолюбливал Олю, я бы и сейчас, не зная ее, сразу бы поставил диагноз- очередная малолетняя охотница за баблом, но как известно внешность обманчива.
— Оля, не дай заскучать нашему гостю еще больше, я пока отвечу на звонок, — папа встает из-за стола и идет в сторону гостиной.
— Марк, тебе что, так не нравится то, что я приготовила?
— Почему? Нравится.
— Но ты не ешь.
— Я не голоден. Торт съел на работе. А ты почему не пьешь? Дай угадаю- беременна, — и без того Олины большие глаза сейчас стали похожи на два блюдца.
— Только не говори Мише, пожалуйста. Не знаю, как так получилось. Третий ребенок, может он вообще будет против.
— Ну ты даешь. Боюсь, что Михаил Сергеевич это и так знает.
— Не знает. Я сама только пару дней назад узнала, — подпирая подбородок, со вздохом произносит Оля.
— Оль, неужели ты думаешь, что почти за пятнадцать лет он не изучил тебя вдоль и поперек? Он же мужик — контроль. Даю руку на отсечение, что в момент встречи его сперматозоида с твоей яйцеклеткой, он пожимал ему руку, ну голову.
— Кому?
— Ну чего ты тупишь — сперматозоиду. Поди и напутствие ему еще дал, как лучше соединиться с яйцеклеткой.
— Прекрати.
— Да так и было.
— Марк, а когда ты уже женишься? — о как переводит темы.
— Через год в этот же день, устраивает?
— Вполне. Тридцать три года для мужчины в самый раз. А невеста кто?
— У меня еще год впереди, выбор как известно большой.
— Да, Ляля, выбор у него большой, — за стол садится отец. — И когда-нибудь потаскун Марк превратится в добротного семьянина.
— В следующей жизни обязательно.
— Нет, через год в это же время, ты мне только что обещал. А мужчина сказал — мужчина сделал или ты не мужчина? — с улыбкой произносит Оля.
— Я думал, что мужик сказал и мужик сделал это разные мужики, нет?
— Не заговаривай мне зубы.
— Да все будет, Оленька, все будет. Через год так через год, — тьфу, тьфу, тьфу, жаль не плюнуть через плечо.
***
И понедельник бывает добрым, если с утра встать с той ноги и прилично «поелозить» на Карине. А если еще и она в прекрасном расположении духа, то вообще все путем.
— Доброе утро, Мария Ивановна.
— Не такое уж и доброе. Это ваша, новая девка в ординаторской?
— Ну, во-первых, девушка, а не девка, а что не так?
— Выскочка, вот что. Вздумала учить меня работать, сопля недоделанная. Вы бы приструнили ее пока не поздно.
— Я сначала послушаю ее версию, ну вы же понимаете, что всегда правы, — достаю из пакета шоколад с фундуком и протягиваю разъяренной тетке. Вот же коза такая, лишила любимой шоколадки. — Попьете чай перед окончанием смены.
— Что бы я без вас делала, — видать со мной или без меня пожирала бы шоколад.
Убираю дебильную улыбку с лица и прохожу в ординаторскую. Черт, я забыл отдать ее халат санитарке. Скажу, что потеряли, и я ни при чем, особенно учитывая тот факт, что новый костюм на ней смотрится гораздо лучше халата.
— Доброе утро, Маришечка, надеюсь, кексы ты принесла, иначе я буду очень зол, из-за тебя я попрощался со своим любимым шоколадом.
— Глаза протрите, они на столе, и я в них не плевала. И вообще больше не буду заниматься такой ерундой. Это было очень некрасиво с моей стороны, но учитывая, что вы налепили на меня пластырь, мы квиты. Но если брать в расчет тот факт, что вы старше и мой руководитель — это вопиющая наглость с моей стороны. Извините, — поправляя волосы за ухо, на одном дыхании произносит Марина.
— Да что ж ты за человек такой, кто признает свои ошибки? Ну мне теперь даже нет повода над тобой глумиться. Ладно, ладно, вижу ты не в духе. Но у меня к тебе серьезный разговор.
— Доброе утро, ранним пташкам, — чего приперся в восемь утра, спрашивается.
— Здравствуйте, Дмитрий Александрович, — с кем-то Марина очень даже вежлива.
— Привет. Что-то ты раньше обычного, — не удерживаюсь от комментария я.
— Пораньше уйти надо, — берет халат и идет в уборную.
— Вернемся к нашим баранам. Что у вас произошло с медсестрой? Она на тебя пожаловалась и это плохо.
— Я лишь попросила ее сделать то, что она обязана, а именно измерить глюкозу новенькой больной. Ее никто не осматривал, лежит она в нашей палате и мягко говоря, ей не очень хорошо. На мою просьбу сделать то, о чем я попросила, она сказала, что это сделают медсестры новой смены, а ее рабочий день уже закончен. Я попросила об этом без пятнадцати восемь! Я ей не хамила, не дерзила и не делала ничего такого, чем можно было вызвать такую реакцию. А на просьбу дать мне глюкометр и сделать это самостоятельно, она сказала, что не знает где он, а лазить по их полкам мне не позволит. Кто из нас прав, Марк Михайлович?
— Ты, — кладу вещи на диван и сам сажусь рядом, хлопаю по сиденью, подзывая к себе Марину. — Присядь.
— А без этого никак?
— Сядь я сказал, — Марина нехотя присаживается на диван, казалось бы, специально сел так, чтобы пристроила свою задницу близ меня, но нет же, и тут как-то присела, чтобы не касаться моих ног. Иногда мне кажется, что я ей неприятен, что в действительности странно. Я реалист и знаю, как действую на женщин, с этой-то что не так?
— Вы долго будете рассматривать мои ноги?
— Что?
— Перестаньте смотреть на мои бедра, вот что.
— Я не на них смотрел, а на расщелину.
— Какую расщелину?!
— Которая у тебя между ног. Ну чего ты как дура, ей Богу, сдались мне твои ноги. Я смотрел на то, что ты всегда садишься как можно дальше. Я тебе настолько неприятен?
— Мне не нравится, когда меня касаются посторонние люди, вам ли не знать, что вы привлекательный мужчина и назвать вас неприятным даже у меня не поворачивается язык.
