А пионы те, — говорил он, — все, что расцвело этим летом на бабушкином земельном участке, за которым ухаживать Ярославу совершенно некогда из-за работы и подработок. Потому, что он копил деньги на квартиру, уже накопил. Помню, как мама утешала его и говорила, что обязательно приведет в порядок его участок, когда будет в отпуске, а папа пообещал помочь с ремонтом старого бабушкиного дома.
Взять бы сейчас один из тех букетов и отхлестать хитрого лиса по рябой лживой физиономии! Во что он меня втянул?! Наверное, я никогда больше не притронусь к пионам, они для меня станут пахнуть предательством.
Ладно, убираю паспорт назад в сумку. Надо как-то успокоиться, отпустить эмоции. Заняться чем-то привычным.
На кровати — бардак. Думаю, что делать с простыней. Тут раздается стук в дверь, и женский голос с явным акцентом говорит:
— Уборка номера.
Я раскрываю дверь, испытывая облегчение от того, что она не заперта. И заранее чувствую расположение к входящей молодой смуглой женщине в форменном сиреневом платье с белоснежным передником. Краем глаза успеваю заметить в коридоре громоздкого охранника, сидящего на стуле сразу за моей дверью, с телефоном в руках.
Женщина принесла с собой стопу постельного белья и тут же принимается перестилать кровать, никак не показывая удивления или недовольства по поводу испорченной простыни. Я делаю попытку расспросить ее о здешних порядках и обитателях, особенно об обитательницах, с содроганием допуская, что в отеле могут находятся и другие девушки для Эдуарда, которых привезли сюда другие Ярики. Может быть, это даже мои одноклассницы.
Но горничная на все вопросы отвечает «Не понимай» и что-то торопливо добавляет на незнакомом мне языке, возможно узбекском. Удивляюсь — как она может работать здесь, если совершенно не знает языка? Скорее хитрит, — понимаю, — не желая ни во что ввязываться.
Тогда я предлагаю ей разделить со мной роллы, выглядящие очень аппетитно, и пирожные-корзиночки с клубникой. Женщина машет рукой, отказываясь наотрез. Возможно, ей работодатель запрещает принимать любые знаки внимания от постояльцев, — догадываюсь. Она быстро уходит, забрав использованные полотенца и белье. Задерживать ее я не могу.
Кружу по номеру, пытаясь обнаружить компьютер или ноутбук. Их нет. Бросаюсь к телевизору, в котором может быть выход в интернет, но или Wi-Fi здесь нет, или я не нахожу, как заставить его работать. Включаю круглосуточные новости Москвы, оставляя звук на минимуме. Пусть шепчет, создавая иллюзию присутствия рядом кого-то живого. В мою первую брачную ночь.
Итак, связи с внешним миром нет — интернет не работает, телефон не вернули — меня все еще на что-то проверяют. Где нахожусь — неизвестно. Ах, да, я же могу спросить охранника. Раскрываю дверь, облокачиваюсь на проем и говорю:
— Иван? Я — Мария, можно просто Маша.
Он встает, два раза моргает и опускает руку с телефоном. На его гладковыбритом блестящем лице с приплюснутым носом, напоминающим боксерскую грушу, не отразилось ничего, буквально ни-че-го. С ужасом думаю, что на первый же мой вопрос он тоже ответит «Не понимаю» и заговорит на незнакомом языке. Нет, не может быть — разрез глаз у него европейский, вроде. И по телефону Эдуард при мне с ним говорил, хоть и немного. И сказал обращаться именно к Ивану, если что.
— Подскажите, в котором часу здесь можно будет позавтракать? — задаю самый невинный вопрос.
Но охранник зависает и от такого. И тут я вижу, что у него открыто сейчас на экране телефона — тетрис, по-моему. Во что-то подобное я играла на кнопочном телефоне, в первом классе. Теперь зависаю я. Иван, не спуская глаз с меня, немного отмирает, набирает кого-то в телефоне и говорит:
— Иди.
Из-за поворота коридора быстрым шагом появляется второй охранник, судя по одежде. В сравнении с первым он выглядит интеллектуалом, несмотря на то, что его нижняя челюсть слегка напоминает ковш у автогрейдера, а гарнитура наушников едва держится на широченной шее.
Здороваюсь и повторяю вопрос.
— Утром, после девяти часов вам принесут завтрак, когда захотите. Вот меню, — он достает из кармана и протягивает мне обыкновенный сложенный вчетверо лист бумаги.
Похоже, интернета здесь вообще нет. Как так можно жить?! Каменный век! Минуточку, пугаюсь я, мне же скоро заявление в университет подавать!
— Где я нахожусь? — спрашиваю. — Кто здесь живет еще?
— Это частная территория. Вся информация конфиденциальна.
Этот же ответ равнодушно повторяется еще несколько раз, в том числе и на вопрос, когда я смогу увидеть Эдуарда. А я хочу его увидеть, очень хочу.
Кто там сказал, что секс — не повод для знакомства? Подтверждаю — чистая правда. Я не знаю фамилию Эдуарда, да, практически ничего о нем точно не знаю, но это почему-то не помешало мне ему отдаться, причем без предохранения и даже внятных обещаний. А может, и необходимость ребенка, наследника — тоже ложь этой странной парочки Эдуард-Ярик?! Вдруг завтра окажется, что отель для меня оплачен только на одну ночь, и утром попросят освободить номер?
Возможно, я уже сейчас беременна, и если останусь одна с ребенком — мне даже рассказать ему будет нечего про его отца! Где-то на окраине Москвы, в каком-то отеле, который вроде бы принадлежит твоему папочке, мы спонтанно сделали тебя, малыш. Причем это произошло всего на третий день после мамочкиного совершеннолетия, на второй день после окончания средней школы и прямо в день свадьбы с другим дядей. Полный финиш.
Скоро полночь. Свечи догорают одна за другой. Сижу на краю кровати и смотрю поочередно на прекрасные розы, на нетронутые подарки в виде брендовой одежды и обуви и на скоропортящиеся деликатесы. И решаю, что надо завершить этот непростой день позитивом. Останавливаю бесконечные новости и включаю музыку повеселее и погромче, что-то вроде цыганочки — то, что надо. Чувствую, как в такт музыке заурчал голодный желудок, а ноги сами выбивают ритм.
Откладываю в сторону палочки и ем просто руками роллы из красной рыбы с икрой. М-м-м... Вкусно! Сначала собираюсь оставить половину на завтра — видела в углу холодильник. А потом решаю не скромничать. Сытый желудок всегда поднимает настроение. Мне это сейчас очень нужно. Два ролла все же оставляю на столике для представительских нужд.
Перехожу на хрустящие корзиночки с клубникой, голубикой и творожным кремом. Жую с закрытыми глазами, чтобы ничто не мешало наслаждаться. Божественно. Жаль, запить нечем. Есть только невскрытая бутылка шампанского в золотистой фольге, но ней займусь позже.
Тщательно вытираю руки и развязываю ленту на коробках с обувью. Нежно люблю обувь, каждая покупка ее для меня — событие. Первой попадаются оригинальные сандалии из мягких полосочек разноцветной кожи, скрепленных заклепками — в них хорошо ходить летом на курорте, например, на Кипре, куда я так и не попала, несмотря на оформленную визу и действующий загранпаспорт. Меряю, наслаждаясь упругостью подошвы.
В следующих коробках нахожу золотистые босоножки на среднем каблуке, бежевые замшевые «лодочки», аккуратные белые кроссовки и элегантные черные ботильоны на шпильке. Размер везде мой, и полнота та, что нужно. Меряю и радуюсь, как ребенок. Хм, хотя упоминание ребенка сейчас... как-то спорно. И как будущему папаше спасибо сказать?
Добираюсь до одежды, вынимаю по очереди из обертки платья и блузы из шелковистых или бархатистых тканей разных цветов, очень женственные и элегантные одновременно, прикладываю к себе и бегу к большому зеркалу. Смотрю, что мне больше к лицу. И понимаю — да все. Пора пересмотреть отношение к себе — похоже, я красивая.
Стройная, гибкая, рост метр семьдесят пять, с заметной грудью второго номера; для моего возраста, мама говорит, это вполне. Лицо не кукольное, но симпатичное. Волосы почти до талии, темно-русые, «вкусного» шоколадного оттенка, густые и блестящие.
Сегодня в моей внешности, пожалуй, что-то изменилось — кожа словно глянцевая, сияет. Губы все еще припухшие после страстных поцелуев; я даже касаться их не решаюсь. А серо-голубые глаза, которые все называют голубыми, как небо, сейчас смотрят дерзко, открыто. И мне все это очень идет. Хотя из косметики на мне сейчас только влагостойкая тушь.
