Ее щеки заливаются розовым румянцем, в красивых глазах появляется мечтательный взгляд.
— Она один из наших поставщиков. Я хочу быть с ней.
— Ты действительно уезжаешь от нас, — вздыхаю я.
— Если я этого не сделаю, то буду жить во лжи. Это нечестно по отношению ко мне и к тому, за кого меня заставят выйти замуж. Я больше не могу притворяться.
Она — глоток свежего воздуха. Она вселяет в мое сердце надежду на то, что я тоже смогу найти место за пределами острова.
— Я горжусь тобой.
Я обнимаю Клаудию и очень за нее рада, но мне грустно, потому что я буду по ней скучать. Она единственный человек, который понимает мое стремление увидеть своими глазами, что там во внешнем мире.
— Моя девушка поможет мне найти жилье, работу. Я вижу, тебе, как и Кларе, не нравится быть привязанной к этому месту, так что, если хочешь поехать со мной, встретимся сегодня в полночь на пристани. Если ты не придешь к пяти минутам первого, я уеду, и у тебя больше никогда не будет такого шанса.
— Что, если я туда приду, а тебя нет? — спрашиваю я, приподняв бровь.
— Тогда ты садишься в лодку и покидаешь остров. Не жди меня.
В ее голосе нет ни капли юмора. Между нами повисает молчаливое обещание жить той жизнью, которую мы заслуживаем.
У меня в груди бешено колотится сердце, в животе что-то кружит, выбивая меня из колеи.
— Вот, — Клаудия достает из кармана конфеты и насыпает их мне в ладони. — С Днем рождения, Мона.
— О боже мой! — визжу я.
— Не забудь, в полночь.
— В полночь, — киваю я.
К моему возвращению домой я уже съедаю половину конфет, остальное прячу в карман куртки и провожу пальцами по губам, чтобы скрыть все следы сладкого, сахарного, запрещенного лакомства.
Мой взгляд натыкается на аккуратно упакованный сверток на ступеньках ведущего к дому крыльца.
Подарок? Он маленький с аккуратно перевязанной бантиком лентой.
Я поднимаю его, и красная лента выпадает из моей руки. Нет ни карточки, ни ярлычка, на котором было бы написано, от кого он. Я оглядываюсь вокруг, чтобы посмотреть, не прячется ли тут кто-нибудь, но, кроме меня, здесь никого нет. Прикусив губу, я решаю, что это, видимо, мне.
Внутри меня загорается трепет предвкушения. Я рву бумагу, кидая на землю обрывки, пока у меня в руках не остается спичечный коробок. Я смотрю на коробочку, недоумевая, зачем кому-то понадобилось такое дарить… и красиво это заворачивать.
Я встряхиваю коробок, и слышу, что внутри что-то гремит. Нахмурившись, я его открываю.
Нет…
У меня подгибаются ноги. Я падаю на ступеньки, выдохнув из легких весь воздух.
Этого не может быть…
Я вытаскиваю из коробка цепочку и накручиваю ее на пальцы. Серебряное сердечко, точно такое же, что и у меня в кармане.
На нем выгравирована буква «М» — «Мона», чтобы я всегда была рядом с ее сердцем.
Изящный красный драгоценный камень.
Это цепочка Клары.
Та самая, что была на ней в ту ночь, когда она ушла.
Как это сюда попало? Кто мог это сделать?
Мое сердце сковывает боль, а глаза застилают слезы. Мне нужно узнать, что с ней случилось. Нужно найти похитителя сердец.
7
МОНА
Я возвращаюсь в дом, и все взгляды тут же устремляются на меня. У меня подкашиваются ноги. В голове все как в тумане. Сквозь небольшое скопление людей проталкивается Илай, его брови нахмурены.
— У тебя такой вид, словно ты увидела привидение. Ты в порядке? Куда ты ходила?
Я не беру его протянутую руку, несмотря на то, что едва стою на ногах.
— Со мной все в порядке.
— Хорошо. Потому что…
Он поворачивается лицом ко всем гостям и поднимает руки, чтобы привлечь их внимание.
— Я очень рад, что мы все собрались здесь, чтобы отпраздновать восемнадцатилетие Моны, такой особенный возраст. А она такая особенная женщина. Я хочу воспользоваться этим моментом и перед всеми самыми дорогими ей людьми сказать ей…
Повернувшись, Илай опускается на колено.
«Нет, нет, нет. Этого не может быть».
— Я люблю тебя.
«Нет… остановись».
Он лезет в карман и достает коробочку.
К глазам подступает чернота. Я сейчас упаду в обморок. У меня сводит живот.
— Мона Уолтерс, сделаешь ли ты меня самым счастливым мужчиной на этом острове и в целом мире, оказав мне честь стать моей женой?
Вверх по моему пищеводу поднимается жар. Я открываю рот, и в этот момент меня выворачивает. Я не в силах это контролировать или остановить, и все съеденные мною конфеты выплескиваются на него.
По комнате прокатывается сокрушительная волна вздохов.
Я смаргиваю застывшие слезы.
— Прости, — выдыхаю я и, зажав рот ладонью, проношусь мимо Илая, чтобы сбежать в ванную.
Я сплевываю в унитаз остатки кислоты и прополаскиваю рот водой, а затем умываюсь.
Несколько мгновений спустя в дверь стучит мой отец.
— Мона, у тебя все в порядке? Ты больна?
— Да, — со стоном произношу я, опуская голову в раковину.
Ложь, ложь, ложь. Этот остров — вот где настоящая болезнь.
— Я скажу всем, чтобы уходили. Тебе следует умыться и отдохнуть перед очищением.
— Думаю, мне придется его пропустить. Я больна.
«Ложь, ложь, ложь».
Я снова ополаскиваю лицо водой и чищу зубы, чтобы избавиться от неприятного запаха изо рта. Боже, каким же унизительным все это было. Илай знал, что я не готова к браку. Возможно, для девушек нашего острова восемнадцать, а иногда и меньше — это стандартный возраст для вступления в брак, но для меня это знак конца. Отказ от молодости, от своей свободы. Что ожидается после замужества, так это дети, а я даже не знаю, хочу ли детей.
Я не могу этого сделать. Я открываю дверь и, ахнув, пячусь назад. На меня надвигается отец, вынуждая отступить внутрь. Схватив меня за лицо, он просовывает пальцы мне в рот и, открыв его, принюхивается к запаху моего дыхания. У него в руках обертка от конфеты.
— Ты выронила это, когда спасалась бегством!
«Бух. Бух. Бух».
— Это не мое.
— Лгунья! — рычит он.
Заткнув раковину, он наполняет ее водой.
— Я предупреждал тебя, что внешний мир — это яд. Даже их конфеты, замаскированные под сладости, в желудке превращаются в кислоту.
Отец окунает меня головой в воду, и она попадает в мой открытый рот. Когда я нечаянно вдыхаю, затекает мне в горло и легкие. Отец рывком вынимает мою голову из воды. Она струями стекает по моему лицу и телу. Волосы прилипают к голове.
— Где ты их взяла?
— Они не мои, — выдыхаю я, затем делаю большой глоток воздуха, и отец снова погружает меня под воду. У меня в груди горят легкие, требуя воздуха.
Он вытаскивает меня обратно.
— Где?
— Они лежали на ступеньках в спичечном коробке.
Ложь.
Отпустив меня, отец убирает с моих глаз волосы.
— Почему ты так меня испытываешь?
Мне хочется закричать: «Потому что ты никакой не глас Божий!» Но я этого не делаю. Вместо этого я даю ему ответ, которого он жаждет.
— Прости.
— Возьми себя в руки. Нам нужно присутствовать на очищении.
— Пожалуйста, отец, можно мне отдохнуть?
— Твоё чревоугодие — грех, и от этого ты заболела. Возьми себя в руки.
Я склоняю голову, к желудку снова подступает тошнота.
— И, Мона…
Я поднимаю глаза.
— Ты примешь предложение Илая.
— А если я откажусь?
— Ты этого не сделаешь.
Неужели он не понимает, что убивает меня?
— Я не хочу быть частью этого.
Я проглатываю беспокойство, омывающее содержимое моего желудка.
— Она нечиста на руку, Мона. Одному богу известно, сколько раз она тайком сбегала с острова и общалась с нечистыми, — цыкает на меня Мэри.
