«Допинываю» его:
— И не хер сюда соваться, когда меня нет дома!
Рик оскаливается с таким же негодованием, как я только что, и даже покачивает головой, будто ушам своим не верит.
Я непреклонна, и он разворачивается и уходит.
— Иди, иди!..
Хочу ли крикнуть ему вдогонку или кричу на самом деле, а он — хлопает ли дверью или это все сквозняк?..
***
Остаюсь одна и тут только чувствую, как колет в горле и как спирает дыхание от скачущего, должно быть, пульса.
Мне почти весело, когда наливаю себе на кухне стакан воды — как будто в первый раз на американских горках. Как будто в первый раз.
Стук в дверь не дает мне допить. Иду открывать, готовясь плеснуть остатки ему в лицо — и тогда уж точно не избежать потасовки. Хотя если стучится, значит, ключи все-таки мне оставил.
Но это не Рик, а Миха.
— Входи, — приглашаю его.
Иду на кухню, на ходу залпом опустошаю свой стакан, затем возвращаюсь к нему.
Миха подает мне пачку Кэмел:
– Под дверью валялось. Так ты куришь все-таки?
Качаю головой в ответ, отмахивающимся жестом прошу положить сигареты на подоконник. Если бы курила, сейчас наверняка затянулась бы.
Полагаю, вид у меня теперь оживленно-взбудораженный. Он не может не заметить перемены во мне. Просто не может.
— Кати, я еще раз хотел сказать: прости...
Да это ведь не ново. Отмахиваюсь от него, как если бы просила «не брать в голову». Мне явно не до него сейчас, но его появление отвлекает, навязывает другие эмоции и ощущения.
Взбудораженность развязывает мне язык, связавшийся во время нашей новозавязавшейся связи, распутывает клубок мыслей, который я намеренно оставляла запутанным: меньше думок — легче трах.
А теперь — да это ж очевидно. Ведь зачем, за каким собачьим хреном он со мною мутит? А потому что с ним происходит что-то. Что-то же в нем варится, разве нет?..
— Да ладно, что ты, — предпринимаю попытку успокоить его. — Да... у тебя свое.
Конечно. Он же эгоист хренов и себялюбив до ужаса. И все это время дело было не во мне. Ни на секунду. Все это я, конечно, знала, и сама поступала с ним так же. Просто не заморачивалась, а он, как видно, да.
— Я знаю, я виноват. Я запорол...
Опять эти «запорол», «виноват» ... да сколь-ко у-же ж мож-но...
— … и я не виню тебя.
Меня?! А меня-то в чем винить? — думаю. Не произношу вопроса — пусть мои ползущие вверх брови сделают это за меня.
— Ты... очень разозлилась на меня тогда и... вот и... наказать меня, наверное, решила. Я заслужил, конечно, но...
Да этот... тронутый дебил, он сейчас совсем, что ли? Он заслужил того, чтобы лишать жизни нашего с ним ребенка?.. Не дать ему, ребенку, увидеть свет этого мира?
Нет, надо, чтобы кто-нибудь разъяснил уже, наконец, этому придурку, как этот самый мир устроен.
— Миха, ты тут не при чем.
Стараюсь говорить максимально спокойно. Он ничего «такого» не сказал. Помнится, мама предположила то же самое. Но плевать: вообще-то, я сейчас наброситься на него готова.
Продолжаю сквозь зубы:
– Дисфункция моего организма. Переработки. Стресс. Тяжелое подняла. Да мало ли — съела не то. Бывает. Утешься. Забудь. Забей.
А про себя добавляю:
«И не льсти себе. Не стоил бы ты того».
По его нетерпеливому взгляду вижу, что он то ли не верит, то ли теперь действительно забил — для него все в прошлом, отжито, пройденный этап. А он стремится к новому этапу. Пробивает по каналам. Неужели этап этот новый — это...
— Ты... — бормочет он, и в его глазах вспыхивает отчаяние: — Она... она на скрининге была и... вероятность...
Ах, вот оно что...
Что ж, в таком случае поведение его еще более закономерно, а он — еще более в своем амплуа.
— Что? Вероятность «дауна»? Мих, прими это. Сколько у вас еще времени?.. Месяц какой?.. Ждите, привыкайте.
— Она ребенка оставить хочет.
— Имеет право. Все будет, Мих. Все будет. Не так, так этак. Она решила. Наверно, любит тебя.
И нормальная баба, как оказалось.
Я знаю, что он думает: не везет ему с бабами. Одна ребенка скинула — по его вине, не по его — сейчас уже не суть. Вторая больного рожать собралась. А он ведь семью хотел. Полноценную, а не такую. Не любит некрасивого, неправильного. Себя давно простил или как раз прощает, пытается разрулить теперь.
Только я-то тут причем?
Мне приходит на ум, что из-за него только что сбежал Рик. Ну, положим, не впервые сбежал и положим, сам Рик — это отдельная история, но у меня вдруг резко пропадает желание заниматься семейными проблемами Михи.
— Слушай, иди уже к своей, а... У тебя жена ребенка ждет, иди. Смотри там... за ней.
— Да... как...
— Ничего. Выпустил пар. С кем не бывает. Не думал же ты всерьез вот так вот, от нее — ко мне обратно?
— Почему?
— Да... у меня и мишек-то нет... мармеладных... твоих любимых...
Вообще-то, я говорю об этом беззлобно и без иронии — или мне так кажется.
Он понимает по-своему:
— Ну ты с-сука...
Он думает, я его подкалываю: хорошо же он выпускает пар — присматривает за беременной женой, а сам трахает бывшую, предлагает вернуться. Но прежде, чем до меня доходит эта причина его столь лестного эпитета, что-то резко обжигает мне щеку. Это что-то — его лапа. Миха дал мне по лицу.
Это больно и непривычно, поскольку впервые. И все же неожиданность и невероятность его пощечины сначала не пускают ко мне осознание.
До этого мгновения никто никогда в жизни меня не бил ни в шутку, ни всерьез. Но Миха, хоть я у него во многом первой не была — он во всем был у меня первым. Первым мужчиной, первым мужем, отцом моего первого ребенка, которому после так и не суждено было быть, первым моим «женатиком». Теперь вот стал первым, кто поднял на меня руку.
Как жжет. Как больно. От боли и от обиды, наверное, тоже у меня моментально навертываются на глаза слезы, за которые тут же себя ненавижу.
Вот правда — больно до слез и я реву. Реву, как плачут от внезапной, неожиданной, несправедливой боли — там, головой удариться об угол шкафа или с разбегу в столб влететь, да так, чтоб искры из глаз.
Миха здоровый, выше меня на двадцать сантиметров и — говори про него, что хочешь, но он — сильная сволочь. Он вполне способен хватнуть меня одной правой, стиснуть и шмякнуть оземь, как одну из своих дорогущих долбаных теннисных ракеток, какие после очередного неудачного матча раздалбывал со психа прямо на корте.
Плевать — мне хочется дать ему ответный, полезть с ним драться, пусть даже он сомнет меня и отколотит так, что мало не покажется.
Но я не успеваю: в этот момент из прихожей, как мне кажется, с ревом — хотя, наверное, молча — на него набрасывается... Рик?..
Да, Рик.
Миха не ожидал появления «свидетелей» резкой и гадкой вспышки его спонтанного гнева. Или вообще каких-либо еще участников «мероприятия». Он не знал, что у меня, оказывается, «еще кто-то есть». До этого момента я и сама этого не знала и ничего не ждала — наоборот, готовилась к одиночным зареванным разборкам с ним.
Миха на мгновение застывает, сопоставляет одно с другим, морщит нос. Это запоздалый довесок к его негодованию или его просто окончательно выбешивает запах курева, источник которого он только что распознал.
В таком образе его своей лапой смазывает с кадра Рик (ведь не ушел, паразит... или не паразит).
Даром что высокий, Миха грохается на пол, вскакивает на ноги, пощупывая челюсть — Рик хорошенько его долбанул — и пытается схватить Рика за отворот куртки, но Рик это предвидел, хватает его прежде и вмазывает ему снова. Второй не заваливает Миху, но Рик накидывает ему еще пару — в нос... в зубы, прежде чем у Михи вообще получается ударить. До того, как они начинают уже нормально кепаться в спаринге, мне видно их друг напротив друга: Рик немного приземистей и коренастей, хотя я изначально считала его высоким и худощавым. Или это Миха так схуднул.
