Чего не отнять у Колесникова, так это его особая улыбочка. Он умеет улыбаться глазами так, что кажется очень милым. И я бы считала его милым, не знай я, какой он на самом деле засранец.
— Спасибо за внимание, но я с тобой ни на чём кататься не буду, — глянула я на парня. — Выбери другую «счастливицу».
Среди девчонок кто-то недовольно цокнул. Вика незаметно для всех пнула меня под партой.
— То есть ты весь вчерашний вечер думала обо мне и возможности прокатиться со мной? — самодовольно вопросил Колесников.
— Прости, конечно, но мне есть о чем, подумать, кроме тебя.
— Например, о моём прессе? — спросил он, задрав край футболки так, что девочки вокруг охнули, а парни молча вздохнули, закатив глаза. — Это же не весь я. Только часть, — подмигнул он мне.
Ну, да. На арене цирка клоун обыкновенный. В чем-то ярком и с нарисованной улыбкой.
Я молча повела бровью и снова уставилась в свою тетрадь, не зная, как отделаться от этого парня.
— Колесников, слез с моего стола, — холодный тон Одинцова, появившегося со звонком, беспощадно окутал прохладой всю веселость, принесенную Вадимом для моих одногруппников.
Колесников нехотя, с ленцой убрал зад с преподавательского стола. На освободившееся место Одинцов привычно положил небольшую стопку бумаг, папок и методичек.
— Я тут протёр вам, Константин Михайлович, — с пренебрежением бросил Вадим преподавателю.
— Иди протирай своей задницей в другом месте. Или хочешь остаться?
Они оба смотрели друг другу в глаза и ни у одного не дрогнул на лице мускул.
Наконец, Колесников, криво ухмыльнувшись, вновь повернулся ко мне и, подмигнув, произнес:
— После пар не убегай, зелёная толстовка.
Я чуть нахмурилась, но сделала вид, что понятия не имею, кому он и о чём говорит.
Я сегодня не в зеленом, а в застиранном розовом.
Колесников вальяжно покинул аудиторию, прикрыв за собой дверь. Одинцов за ним закрыл дверь наглухо, не оставив ни малюсенький щелочки. Он вновь вернулся к своему столу, привычно опёрся о него кулаками и начал сканировать аудиторию. Как обычно, я избежала встречи с ним взглядами.
К середине пары мне уже было некомфортно в этой жаре. Ещё и февральское солнце, готовящееся к весне, палило через окно так, что на подоконниках можно было жарить яичницу.
В какой-то момент, тайком глянув на Вику и убедившись, что она конспектирует, я на мгновение оттянула ворот свитера, чтобы впустить хоть немного воздуха под одежду, которая, казалось, уже плавится на мне. Но я не подумала о том, что помимо Вики и других одногруппников на меня может смотреть преподаватель.
Испуганно вскинув взгляд, я надеялась, что он смотрит в другую сторону или в свои бумаги, но он смотрел точно на меня, продолжая вести лекцию.
Его брови едва заметно сошлись на переносице. Взгляд встал суровее, а я поняла, что он смотрит не мне в глаза, а на воротник свитера, словно пытается вычислить что-то.
К щекам мгновенно прилил румянец, ладони вспотели и стало ужасно неловко.
А если он успел что-нибудь увидеть?
Конечно, он увидел! Вряд ли он сейчас заморачивается о том, что в таком прикиде мне жарко.
— Мельникова, — бросил Одинцов отрывисто. От собственной фамилии мне стало дурно. — Открой окно. Душно, — сухо потребовал мужчина.
— Хорошо, — кивнула я едва заметно и встала со стула. Открыла ближайшее к себе окно и облегченно выдохнула, ощутив на себе первый поток прохладного воздуха.
— О! Кайф! Свежий воздух! — пронеслось от кого-то из парней по аудитории, когда я села на своё место и продолжила писать то, что не дописала.
Закончив, я робко подняла взгляд на Одинцова и с облегчением обнаружила, что он, обойдя свой стол и присев на его край, скрестил руки на груди и продолжил объяснять тему, глядя на всех нас с присущим ему равнодушием в голубых глазах.
Пара закончилась с последними словами Одинцова о том, что сегодняшняя тема будет на экзамене.
К счастью, мне уже плевать. С началом весны меня здесь не будет. И пусть учиться мне интересно, но пора сделать выбор, и он не в пользу продолжения учёбы.
Прозвенел звонок, одногруппники закинули свои вещи в рюкзаки и сумки и поспешили слиться из аудитории, как можно скорее.
— Мельникова, задержись, — сухо припечатал Одинцов.
Моя рука, закидывающая тетрадь в рюкзак, дрогнула.
Я вскинула взгляд и наткнулась на испуганные глаза Вики и других выходящих одногруппников, которые успели услышать, что меня попросили остаться.
Вика жестом показала, что будет ждать меня в коридоре за дверью. Я едва заметно ей кивнула. Дождалась, когда из аудитории все выйдут и только потом настороженно спустилась к преподавательскому столу.
Константин Михайлович закрыл наглухо дверь за последним студентом, отрезав нас от суеты в коридоре. Я с опаской стиснула лямку рюкзака на плече одной рукой и другой обняла себя за талию.
Одинцов не спешил что-либо говорить. Неспешно приблизившись к своему столу, он сел на его край и сосредоточил на мне изучающий взгляд. Я рефлекторно уставилась на воротник его серой рубашки и молча ждала, когда он начнёт говорить.
— Расскажи мне, Алёна, как у тебя дела? — словно на допросе поинтересовался мужчина.
— Нормально, — ответила я тут же и, нахмурившись, повела бровью, пытаясь вспомнить, нет ли у меня хвостов по его предмету. Хотя, откуда им взяться, если он у нас первый год преподаёт?
— А если честно? — голос его стал жёстче.
В этот раз я не постеснялась поднять взгляд и заглянуть в его голубые глаза.
— Я не понимаю, о чём вы, Константин Михайлович.
Мужчина невесело усмехнулся, оттолкнулся от стола и подошёл ко мне настолько близко, что меня окутало цитрусовым запахом его парфюма.
Мы неотрывно смотрели друг другу в глаза, и, глядя на него снизу вверх, я не заметила, как его руки потянулись к моему горлу. Он кончиками пальцев оттянул ткань высокого воротника и коснулся синяков на тонкой коже шеи.
— Что это, Алёна? — не вопрос, а контрольный в голову. Такой же хладнокровный и точный.
— Ничего, — я резко отпрянула от мужчины и поправила трясущейся рукой воротник свитера. — Чокером вчера натёрла.
— Чокер с имитацией душащих пальцев? — скептически повёл густой бровью Одинцов и в один шаг сократил между нами расстояние. И снова он слишком близко ко мне. — Ещё раз спрашиваю, Алёна, что это?
— Следы от чокера, — ответила я твёрдо и даже набралась смелости, чтобы снова заглянуть мужчине в глаза, в которых яркой строкой горело, что он не поверил ни единому моему слову.
— Колесников? — спросил он вдруг.
— Колесников? — переспросила я, потеряв логическую нить этого разговора. Сложно соображать не в пользу выживания, когда такой мужчина с неясными помыслами и мутными вопросами нависает над тобой грозовой тучей.
Одинцов явно терял терпение на фоне моей тупости. И снова сделал шаг ко мне, второй, третий… и так до тех пор, пока я не уперлась задницей в подоконник.
Жесткие пальцы грубо обхватили мой подбородок, отвернули лицо в сторону, а пальцы второй руки вновь оттянули воротник.
— Это он с тобой сделал? Колесников? — голос мужчины опустился почти до шёпота, но в этом шёпоте было столько злости и презрения, от которых на языке стало горько.
Подушечки мужских пальцев едва касались самого большого синяка, мягко оглаживая его контур.
На секунду я зажмурила глаза, силясь унять подступившие слёзы обиды и отвращения и взять себя в руки. Шумно сглотнув, я нашла в себе силы и дёрнула головой, высвободив себя из грубого плена мужские рук.
— Это был чокер, — настояла я, обходя мужчину.
— Допустим, — он снова поймал мой взгляд и продолжил резать словом. — Но чья рука душила тебя поверх чокера?
Я сильнее сжала в кулаке лямку рюкзака, висящего на плече, и резко отрезала:
— Моя личная жизнь никак не относится к учёбе.
— Допустим, — как робот кивнул Одинцов. — Но я так и не услышал ответа на свой вопрос.
