вздумай со мной сюсюкаться, – смешно хмурится Димка.
Бойкий он у меня, за словом в карман точно не полезет.
– Да какие уж тут сюсюканья, – вздыхаю, – ты даже в младенчестве был серьезный. Хмурился и пыхтел, когда бабуля с Мартой пытались с тобой агукать. Кстати, Марта звонила и передавала тебе привет.
– Принято. Ей потом тоже передавай. И бабе с дедом. Слушай, ну поехали уже, а?
– Принято, – передразниваю сына и завожу машину. Включаю щетки, смахивая капли дождя с лобового. Морось усиливается. Пока двигатель прогревается, глаза интуитивно устремляются к служебному входу на ледовую арену. Зачем? Не понимаю. Но точно зря. Сын будет ругаться, потому что я снова зависаю, и опять по той же самой причине.
Ярослав.
Ремизов выходит из ледового и, накинув на голову капюшон своей толстовки, широким шагом пересекает служебную парковку.
За те годы, что мы не виделись, он стал еще больше. Раскачался. Массу набрал. Возмужал и отрастил модную нынче щетину. Хотя чему удивляться, ему сейчас сколько? Тридцать семь или восемь? Если в молодости я заглядывалась на симпатичного молодого парня, то сейчас Ремизов – шикарный и немного пугающий остротой своего взгляда мужчина. Мужчина, знающий, как на него реагируют женщины.
Мне стыдно, но я снова на него засматриваюсь. Как будто мне не тридцать два, а все те же восемнадцать. И я не мама взрослого сына, а робкая и наивная девочка, не искушенная в вопросах мужского внимания. Нет, я не то чтобы заядлая разбивательница сердец и прыгаю из романа в роман! Я вообще после отца Димки встречалась только с одним мужчиной. Но, боже, я же уже старая, чтобы так реагировать на противоположный пол! Пусть даже такого шикарного представителя, как Ярослав…
– Ава? – слышу окликнувший меня незнакомый мужской голос.
Оглядываюсь и впадаю в легкий ступор. Да ладно! Быть того не может. Мартышка, похоже, накаркала.
– Ярослав?
– Он самый, – улыбается Яр. – Привет.
Я неловко переступаю с ноги на ногу и тоже растерянно улыбаюсь.
– Здравствуй.
Рассматриваю его внимательно до неприличия. В этом взрослом мужчине с ходу и не узнать того худенького парня, по которому сохла вся наша команда фигуристок. Пройди он мимо, я бы точно опозорилась, не поздоровавшись.
А вот он меня узнал. Запомнил как бывшую девушку своего брата? Скверно, я бы хотела запомниться другим. Но в любом случае – о-бал-деть.
– Ты так внимательно на меня смотришь, – хмыкает Яр. – Что, так сильно изменился?
– Изменился, – говорю честно. – Сильно.
– В худшую или в лучшую сторону?
– Ну, мы не сказать чтобы были хорошо знакомы, – замечаю. – Но визуально да, тебя теперь не узнать.
– Сколько времени прошло? Когда мы виделись последний раз? Десять лет назад?
– Почти четырнадцать.
Яр присвистывает.
Последняя наша встреча тет-а-тет была в столовой, на тренировочной базе. Яр угостил меня кофе, который был на редкость отвратным. Просто на базе другого не готовили. И самым вкусным в моей жизни манговым эклером, которые пекли только в одной пекарне в городе. Моей любимой пекарне. В тот момент мне даже показалось, будто между нами что-то проскочило. Ну, знаете, искры? Вот только в тот же день на базе появился Гордей и спутал все карты.
С тех пор много воды утекло. Это факт. Я за эти четырнадцать лет успела вляпаться в отношения с его братом, родить от Гордея ребенка, превратиться в мать-одиночку и завязать с профессиональным спортом. А ты, парень, чем похвастаешься?
– Обалдеть, – кивает Ярослав и замечает: – А вот ты ни капли не изменилась, фигуристочка.
Фигуристочка? Мой пульс учащается. Он помнит!
Голос звучит странно сипло, когда я спрашиваю:
– Это плохо?
– Обидно. Меня, видать, жизнь потаскала, – посмеивается Яр. – А вот от тебя все так же не отвести глаз, Аврелия.
– М, и как часто ты говоришь это женщинам?
– Ты единственная, кому я за свою жизнь повторил это дважды.
Мои щеки непроизвольно краснеют под его пристальным взглядом, которым он оценивающе сканирует меня с головы до ног. По позвоночнику проходит микроразряд тока. Я уже давненько перестала теряться рядом с мужчинами. Но Ярослав – это что-то особенное. Был, есть и будет. Что-то, от чего ноги становятся ватными. И не важно, сколько тебе лет.
– Присядешь? – убирает толстовку, освобождая соседнее сиденье мужчина. Хотя в секторе еще примерно с полсотни свободных скамеек, и, если бы я хотела присесть, точно без места бы не осталась.
– Нет, спасибо, – вежливо отказываюсь.
– Я не кусаюсь.
– Я ненадолго. Тренировка уже скоро закончится. Я сегодня не рассчитала и приехала чуть раньше, чем обычно.
Ярослав кивает. Переводит взгляд на хоккейную коробку. Какое-то время мы оба неловко молчим. Это так странно. Мы не виделись тучу лет. Оба выросли, поумнели и изменились. Я уже не девочка, он уже далеко не мальчик. Но легкое волнение между нами никуда не исчезло. То самое, что щекочет подушечки пальцев и поднимает волоски дыбом.
– Двадцать пятый номер, – говорит Ярослав, первым нарушая установившуюся между нами тишину.
– Что?
– Твой парень?
Я напрягаюсь. Думаю, это нормальная реакция матери-одиночки. Я понятия не имею, говорил ли Гордей своим родным, что у него есть сын. Но, судя по тому, что за тринадцать лет ни папаша, ни его родные не пожелали хотя бы раз поздравить ребенка с днем его рождения, – нет. Полагаю, что семейство Ремизовых в полном неведении. Врать я, конечно, не стану, но и развеивать неведение тоже не собираюсь.
– Да. Мой.
– Дима, да?
Я киваю.
– У пацана талант.
– Да, мне говорили.
– Можно нескромный вопрос?
– Попробуй, – улыбаюсь.
– Твой муж – отец Димки – хоккеист?
Как интересно сформулирован вопрос. Будто в нашей жизни все мужья – это биологические отцы своим детям.
Я увиливаю от ответа, говоря:
– Я не замужем.
Ярослав, кажется, теряется. Смотрит на меня нечитаемым взглядом и задумчиво хмурится. Возможно, в этот самый момент складывает «два плюс два».
На льду раздается свисток тренера и громогласное:
– Все молодцы, парни. Тренировка окончена. Давайте по домам!
Мальчишки, переговариваясь, быстро покидают лед.
– Мне тоже нужно идти, – говорю, разворачиваясь в сторону выхода. – Рада была повидаться, Ярослав.
– Пацаны сейчас как минимум на полчаса зависнут в раздевалке.
– И?
– У нас есть время выпить кофе.
– У меня весьма предвзятое отношение к кофе, который подают в спортивных заведениях. Психологическая травма молодости, – посмеиваюсь.
– Здесь в служебной столовой он не такой ужасный, как был тогда, на базе. Клянусь.
Я улыбаюсь. На языке навязчиво крутится решительное «нет». Но от того, как смотрит на меня Ремизов, этот же самый язык не поворачивается, чтобы это «нет» озвучить. В итоге я сдаюсь и
