правда. Сам бы себе по роже надавал, если бы мог. Но садись, а? Дай мне по-человечески…
— Тебе дать? — откуда-то берутся силы улыбнуться. — Ну, да. Твои чувства всегда были в приоритете, правда? — Захлопываю дверь и, глядя в его лживые глаза, шепчу: — Осторожней за рулем.
Невинное пожелание, но учитывая ту историю с аварией, Реутов аж вздрагивает. Мазнув по его застывшему, будто маска, лицу, отхожу от машины. Правда, не проходит и двух секунд, как он меня догоняет и зачем-то опять хватает за руку.
— Я отвезу! Это меньшее, что я должен.
— Кстати, о долгах, — вспоминаю вдруг. — Вот, забери. Сказала же, мне не надо. — Возвращаю ему конверт.
— Это твои деньги!
Я поворачиваюсь к человеку, которого люблю больше жизни. Долго-долго смотрю в лживые, но все еще родные глаза. А потом, так до конца и не поверив, что это с нами происходит взаправду, медленно качаю головой:
— Даже не пытайся за счет этой сраной подачки облегчить свою совесть.
А ведь хотел. Хоть так. Хрен тебе, не получится. Не за мой гребаный счет. Живи с этим. Засыпай. И просыпайся. В надежде, что когда-нибудь чувство вины отступит.
— Кэт, садись в машину. — В голосе бывшего нет ничего, только бесконечная усталость. Меня по привычке трогает. Это, сука, рефлекс… Не оборачиваясь, показываю ему средний палец и иду вперед, не разбирая дороги. Реутов возвращается к машине и очень скоро меня догоняет. Еще какое-то время едет рядом, подстроившись под мой шаг. А потом, наконец, осознав, что я не набиваю себе цену, а в самом деле никуда с ним не собираюсь ехать, бьет по газам и очень быстро исчезает из вида. Его терпение, слава богу, тоже не бесконечное.
Вот и славно. Мои силы заканчиваются. Заканчивается понимание, куда я иду и зачем. Я как человек в амнезии — потерянно останавливаюсь прямо посреди дороги. Оглядываюсь, почему-то только сейчас увидев окружающие пейзажи. Сама того не заметив, я дошла до моста. Под ним то ли мелкая речушка, то ли широкий ручей с заросшими вербой и рогозом бережками. Недолго думая, перелезаю через ограждение и спускаюсь к воде. Осторожно подобравшись, умываюсь, прохожусь мокрыми ладонями по шее и по рукам. Так должно стать лучше. Но почему-то не становится. Сажусь на пыльные доски наполовину уходящего в воду поддона. Подтягиваю колени к груди. Как там надо? Вдох — выдох. На четыре.
По дороге, с которой я сошла, проносится огромный джип. Над водой назойливо звенят комары, а суховей приносит на своих крыльях далекий шум пролегающей где-то здесь автострады и обрывки собачьего лая.
Мне надо как-то собраться. Зализать раны. И ждать, что время все вылечит. А пока хотя бы просто сообразить, что мне делать дальше. Потому как не выйти на связь с новым начальством означает вернуться в зону.
Трясущимися руками включаю телефон. Экран смеется мне в лицо нашей с Реутовым фотографией. И заходится в конвульсиях сыплющихся во все мессенджеры сообщений. Откидываю его от себя, заваливаюсь на бок, зубами вгрызаюсь в косточку на большом пальце, чтобы хоть так заглушить рвущийся из глубин души вой.
Боже-боже, как же это больно. Сколько так лежу — не знаю. По краю сознания бродят мысли — позвонить. Мне надо позвонить. Но я никак не могу себя заставить сделать хоть что-то.
В реальность меня возвращает окрик, доносящийся от дороги:
— Эй! Девушка, вам нехорошо?
Оборачиваюсь. Ко мне идет мужчина. Закатное солнце слепит глаза, а потому не разберешь толком, как он выглядит.
— Вы мне?
— Да вроде кроме тебя, красавица, тут никого нет.
Нечеловеческим усилием воли заставляю себя хотя бы сесть. Взгляд останавливается на брендовых кроссах, ползет вверх по немного кривоватым ногам, упакованным в штаны-карго, и простой черной футболке, обтягивающей вполне сносные пресс и грудь.
— Реутова Екатерина Ивановна?
Я по привычке съеживаюсь. Молчу. Не знаю, как лучше представиться. Если меня так быстро решили вернуть на зону, то, наверное, нужно по всей форме? Ничего, ничего не соображаю…
— Да, все правильно, а вы?
— Капитан Стрельников. Мне поручено тебя встретить и доставить, что называется, в лучшем виде.
— К-куда доставить? — туплю, мои эмоции до пепла выжжены, а животный страх сворачивается чуть пониже пупка фантомом.
— Так в контору, мы теперь с тобой, типа, коллеги.
Ах вот оно что. Значит, все-таки воля.
— М-м-м…
— Слушай, я ни на что не намекаю, но, по-моему, тебе напекло голову. Выглядишь — пиздец, — рубит правду-матку, но потом вдруг спохватывается: — То есть я к тому, что лучше бы нам вернуться под кондей. Это все твои вещи?
Перевожу растерянный взгляд на выпотрошенный рюкзак и валяющийся в траве телефон. Заторможенно киваю и принимаюсь распихивать свое нехитрое барахло по отделениям. Мой же встречающий, расхаживая туда-сюда вдоль бережка, кому-то звонит, отчитываясь о том, что мы встретились. И то ли кажется мне, то ли на том конце связи действительно не очень довольны. Наверное, в моих интересах было бы разобраться, чем именно. Но апатия, черная апатия… Ни-че-го не хочу. Ни о чем не могу думать.
— Шеф поднял кипиш из-за того, что я опоздал. Вот куда ты делась? Всю твою колонию на уши поставил. Ищу, а она, видите ли, Аленушку на бережке косплеит, — ржет.
— Меня не предупреждали, что от конторы кого-то пришлют.
— Че, реально? — капитан Стрельников перекидывает ногу через ограждение моста и галантно подает мне руку. Неуклюже выбираюсь на дорогу. Веду плечом, дескать, на кой мне врать?
— Ну, это кадры чет проебли. Прошу. Я, кстати, Миха.
Да похер вообще. Сажусь в тачку, здесь кайфово-прохладно.
— Пристегнись.
Послушно пристегиваюсь. И коснувшись виском стекла, обращаю взгляд на дорогу.
— Так что ты у ручья делала? Наслаждалась природой? Ты не думай. Я не прикалываюсь, наверное, не сахар там…
Если Миха и ждет какого-то ответа, то когда я не отвечаю, как будто бы и не парится. Ведет прокачанным плечом. Достает с заднего сиденья бутылку, скручивает крышку и с удовольствием пьет. Смотрю, как его кадык прокатывается по горлу при каждом глотке, и понимаю, что за один такой — жизнь отдам! Сколько я просидела на жаре? Во рту — пустыня.
— Чего? — лижет губы. — Нравлюсь?
— Воды… можно? — повторяю его фокус с языком. Михин взгляд становится серьезней и будто подробнее. Он слегка сощуривается, протягивая мне бутылку. Я жадно выхватываю полторашку из его рук, присасываюсь к горлышку и, шумно глотая, захлебываясь, как ненормальная, до дна ее осушаю. От газов на глазах выступают слезы. Или от чего-то еще… Не суть. Важнее, что жажда хоть к чему-нибудь
