Черт побери, Харри сделал бы это снова: заставил ее стонать от удовольствия, кричать от страсти, уснуть в его объятиях. Он взял бы все, что Симона позволила бы ему, и отдал бы ей все, что имеет. Он не стал бы рисковать зачатием ребенка – Бог знает, что в мире и так достаточно ублюдков – но он научил бы ее, уговорил бы и… и черт побери, Харри возбудился только подумав о том, что будет заниматься с ней любовью. Что-то в этой женщине разжигало в нем огонь и испепеляло его добрые намерения. Оно жгло его чресла – дьявол, он никогда не понимал, где находятся его чресла, пока Симона не улыбнулась ему. Его мозги тоже сгорали.
Какие мозги? Вот он стоит здесь, с возбужденным мужским достоинством, вздыхая из-за нанятой женщины. Она приехала к Горэму для того, чтобы заработать деньги, а он здесь, чтобы решать проблемы, а не создавать их для нее или для себя. В его жизни нет места для Симоны, ни сейчас, ни потом. Она хотела респектабельного будущего для себя и своего брата. А у него никогда не будет такого.
Она возненавидит его мир, возненавидит его за то, что Харри навлечет на нее опасность, которую она не понимает, никогда не сможет понять. Он – ошибка природы, такая же, как двухголовый цыпленок или корова-альбинос, только еще более редкая. Только трое других мужчин разделяли эту особенность: его отец, его единокровный брат, Рекс, и его кузен Дэниел. Вот и все, никого другого больше не было во всей вселенной, насколько он знал. Еще было слишком рано, чтобы знать насчет малютки сына Рекса.
Если мальчику передастся этот признак по наследству, то он может проклясть свою удачу и кровь Ройсов за то, что она позволит ему распознавать ложь на чьих-то губах. Может быть, малыш сможет слышать правду, как его дедушка, или видеть ее в оттенках цветов, как Рекс. Харри надеялся, что малютка избежит его собственного дурного привкуса во рту после лжи, и Боже упаси, сыпи Дэниела.
Симона испугалась бы, точно так же, как это произошло с графиней Ройс. Законная жена его отца оставила графа и своего сына, потому что не смогла жить с тем, что отличало их от остального мира.
Не так много времени прошло с тех пор, как правда о рождении Харри – не о его незаконнорожденности, а о его таланте – могла бы привести его на костер, где его сожгли бы по обвинению в колдовстве или общению с дьяволом. Даже в это современное время его избегали бы, подвергали остракизму, или заперли где-нибудь, упрятали в сумасшедший дом, его опасались бы одновременно и невинные, и виновные. Никто не захочет поверить в то, что Харри может видеть правду в их словах. Или ощущать ее на вкус, что еще более странно, более невероятно.
Он мог скрыть это умение, маскировать горький привкус ромовыми шариками или мятными леденцами, если бы мощь видения правды не шла рука об руку с ответственностью использовать ее на благо человечества. Почти такая же тяжкая ноша, как и дар Ройсов, этот альтруизм означал, что все мужчины из рода Ройсов испытывают потребность применять это особенное умение. Они предназначены для того, чтобы служить стране, которая дала им титул, огромное богатство, влияние, или, как в случае Харри, цель и способы вознаградить мир за те возможности, которые у него были.
Он не винил лорда Ройса в своей незаконнорожденности; скорее он был благодарен графу за то, что тот обеспечил его, дал ему образование, показал ему, что должен представлять собой джентльмен, и подарил ему дар распознавать правду.
Харри был рожден для того, чтобы служить своей стране. Для этого рождались все мужчины из рода Ройсов. Национальные сокровища – вот как назвал их лорд Веллингтон. Дэниел мог сопротивляться этому, но он найдет способ использовать свой дар сейчас, когда армия покончила с ним. Но с Харри Англия еще не закончила. У него была работа, которую нужно было сделать прямо сейчас.
Национальное сокровище? Дьявол, он станет национальным позором, если не сможет оторвать свои яйца от кровати гувернантки.
Так что Харри сделал то, что должен был сделать в первую же ночь после того, как они прибыли в поместье Гриффин-Вудс. Он направился обратно в библиотеку Горэма, где почти дюжина мужчин курили, пили и хвастались своими успехами, как в делах, так и в спальне. И он начал задавать им вопросы.
Больше никакой тонкости с его стороны. Никакого выжидания в надежде услышать случайно оброненное слово или посылания своих слуг подслушивать у замочных скважин. Харри встал в центре библиотеки, где плавал табачный дым, запах старых книг и кожи, а мужчины демонстрировали отросшую за день щетину. Он посмотрел на каждого по очереди и спросил:
– Кто-нибудь здесь знает о заговоре с целью свержения правительства или помощи в организации побега Наполеона?
Он не мог выразиться более откровенно, а другие мужчины не могли удивиться еще больше. Сэр Чонси даже отставил в сторону стакан на достаточное время, чтобы произнести:
– Война, слава Богу, наконец-то закончилось. Хватит с нас этой перебранки.
Правда.
Горэм заявил, что узнал бы, если бы кто-то по соседству подстрекал к беспорядкам или питал негативнее чувства.
Правда.
Лорды Комден, Эллсворт и Колдуэл ответили, что ничего не знают о подобных слухах.
Правда.
Мистер Боумэн и баронет отрицательно покачали головой.
– Да или нет, – потребовал Харри. Все уставились на него, но оба джентльмена произнесли, что нет, они ничего не знают об антиправительственных заговорах, хвала Небесам.
Капитан Энтуистл выругался при мысли снова отправиться на войну.
– Стране и так сильно досталось.
Банкир заявил, что подобные разговоры вредят бизнесу. Он не любит говорить на эту тему.
Правда и еще раз правда.
Харри повернулся к последнему джентльмену в комнате, мистеру Энтони из Торговой Компании. Набоб был старше, чем все остальные, с изборожденными морщинами щеками и загорелой кожей от солнца Индии. Он держал одну подагрическую ногу на подушечке и болтал в бокале коньяк, который не должен был пить. Энтони посмотрел на Харри и произнес:
– Мадам Лекруа.
– Элоиза, которая сегодня вечером играла на скрипке?
– Два ее брата погибли, сражаясь с англичанами. Так же, как и ее отец, Жак Кассель, торговец оружием. Она ненавидит Британию.
– Откуда вы знаете? – спросил Харри, в ярости от того, что никто не знал ни о братьях, ни девичьей фамилии француженки. Он слишком хорошо знал Жака Касселя и лично распорядился о его казни.
– Она и Мими стали подругами, – ответил Энтони, упомянув любовницу, которую отослал обратно в Лондон. – Даже после того, как Элоиза узнала, что Мими так же француженка, как и французский пудель в Гайд-парке. Они вместе практиковались перед сегодняшним выступлением. Разговаривали. Я слушал, но не придавал большого значения. Женская болтовня, вы же знаете. Однако если кто-то собирается затеять неприятности, то я поставил бы на нее.
