— Яхту легко, а билеты…
— Любые деньги.
— У тебя целый штат секретарш! — завёл старую шарманку Арс.
— Всё. Нет времени, — обрываю я помощника, дабы не слушать, через сколько рукопожатий в этот раз он достанет дефицитные билеты.
Хрен тебе, а не моя девочка, фраер гранитный!
Ночь была долгой и бессонной. Разукрашенная гаммой чувств, распирающих меня изнутри. Позабыты были все проблемы на новых для меня предприятиях, в стране, где я не только не знаю всех нюансов ведения бизнеса, но прочитать о них не могу на русском. Даже ночные кошмары, преследовавшие меня всю мою сознательную жизнь, растворились в кипящем вулкане потрясающих ощущений.
Я и Милена снова вместе. И это всё, что мне нужно знать, чтобы от счастья сводило скулы. Я не мог перестать улыбаться, вспоминая её переполненный обожанием взгляд, нежные ладошки, так жадно тискающие меня, что от одного воспоминания по телу растекается жар и царь-пушка поднимает ствол.
Но для того чтобы мне уж совсем крышу снесло, необходимо расчистить дорогу к её сердцу. Избавиться от всех конкурентов. И с самого утра я уже был полон решимости завоевать эту женщину. Впервые испытывая чувство ревности, могу однозначно сказать — очень бодрит! Толкает на подвиги ради любимой похлеще, чем лазанье в окно с последующим отпариванием раненной задницы в адском пекле борзовской бани.
Дел у меня невпроворот, но я решил дождаться свою Малышку, чтобы убедиться, что вчерашний пожарище был не минутной слабостью.
Ровно в восемь утра тихое шуршание кофемашины разбавилось звуками стучащих по полу каблучков и через секунду перекрылось бешеным биением моего сердца, грохот от которого отдавался в ушах.
Появившись в дверях, Милена застыла на пороге, с волнением глядя мне в глаза. Потрясающе красива! Так и застыл вполоборота, любуясь на несносную девчонку. В тонком ситцевом платье алого цвета в мелкий белый горошек, поясок которого проходит под грудью, привлекая к ней внимание, как яркая вспышка в темноте. На щеках горит румянец смущения, несмелая улыбка касается губ и только тёмные круги под глазами портят всю картину. Даже думать не хочу, почему она не успела как следует отдохнуть.
— Доброе утро, Малышка. Проходи. Сделать тебе кофе? — трижды обласкав её взглядом от элегантных черных туфель до вьющихся распущенных рыжих волос, предложил я, спешно отворачиваясь обратно к кофемашине.
В студенческие годы я подрабатывал бариста в спорт-баре нашего кампуса и неплохо научился писать и рисовать на пенке капучино. Умудрялся даже свой номер телефона уместить для самых симпатичных девушек.
Милена расположилась за столом, вынимая из своей дамской сумочки немыслимое количество барахла. Все женщины инопланетянки! А их сумки это личная чёрная дыра каждой.
Пока Милена копошилась за столом, я, с трепетом в душе, старательно выводил для неё «Love you» корицей на пышной пенке капучино. Довольный результатом, я с нахальной улыбкой самого очаровательного мужчины в мире поставил чашку перед Миленой
— Не хочу кофе. А ты приготовил для меня шкатулки с вашими фамильными ценностями? — не поднимая на чашку глаз, спросила рыжая ведьма.
Фак! Первый же романтический жест комом. Схватив ложечку и яростно размешивая своё признание, я елейным голосом сообщил:
— Единственные фамильные драгоценности, что есть в этом доме, ты вчера опустошила!
Не очень понял, что скрывалось под пламенным взглядом Милены, но остался доволен тем, что девчонка оторвалась от своих бумаг.
— Тимур. Мне нужны не драгоценности, а бумаги на них. Паспорта, сертификаты, — медленно, словно для туго соображающего, произнесла Милена. — Не знаешь, сохранились такие в этом доме?
— Разумеется, знаю, — буркнул я, отправившись обратно в библиотеку, где собственно и был сейф с этой макулатурой.
Получив то, что хотела, Милена выудила из своей бездонной сумочки ещё одну бумагу. Мои познания в русском закончились на первых двух буквах, поэтому я просто ждал, объяснения, что всё это значит.
Мне давно пора было бежать на встречу с юристом Бориса, но ощущение, что Борзая нащупала нить, меня не отпускало.
— Тимур… А ты слышал что-нибудь о сводной сестре Бориса Иннокентьевича? — наконец подняв на меня взгляд, спросила Милена.
Грозовые тучи, затянувшие небо, кажется, повисли и в серых радужках глаз Милены.
— Ничего, кроме того что она есть, — настороженно повел я плечом. — Ты хочешь сказать, что… это сделали родные люди?
Каюсь, я и дедом-то не интересовался ещё пару месяцев назад. Не то что его родственниками. На первых парах и Борис мне казался мошенником каким-то. Из серии тех, что присылают письма на электронную почту с радостной новостью, что какой-то американский дядюшка скоропостижно скинул тапки и оставил вам свои миллиарды.
— У нас есть веские основания предполагать, что она имеет непосредственное отношение к твоему похищению, — стальным голосом сказала Милена.
— Серьезно? — внезапно осип я.
— Вот те крест! — несмотря на подачу, вне всяких сомнений Милена не шутила.
— В смысле крестик. Твой, — сдвинула по столу в мою сторону маленький свёрток, что стырил у меня её братец.
— Не понял. Где связь? — нахмурился я.
— В том, что конкретно этот крестик принадлежал не твоей маме, а её крестнице Анне. То есть оказаться у тебя он мог только в одном случае — если ты контактировал с Анечкой позже, чем тебя похитили. Ты помнишь, как он к тебе попал и когда?
— Нет… То есть… мне казалось, что я его всегда носил с собой. Но он ведь мог попасть в мои руки и до той ночи?
Внимательно вглядываясь в моё лицо, Милена отрицательно покачала головой.
— Это исключено, Тимур. Я изучила все социальные профили Элеоноры, Альбины и Анны. Есть очень много фотографий, где этот самый крестик висит на шее Анны. И все эти фото сделаны гораздо позже похорон твоих родителей. Вот здесь Анечке двенадцать.
В этот момент Милена открыла на своём телефоне страничку Анны, и я почувствовал, как кухонная мебель каруселью понеслась вокруг меня. Улыбаясь и глядя прямо мне в глаза, на меня с фотоснимка смотрела моя первая приёмная мать Камилла и её дочь Ханна.
Я смотрел на них и не мог поверить в то, что говорит Милена. Внутри меня всё бунтовало и противилось, отказываясь принимать эту информацию. В голове мелькали яркие моменты из тех почти десяти лет жизни в семье Якушевых.
Дождливое утро моментально проникло в мою душу со всей своей промозглостью, грязью и холодом. И посреди этой серости стоял совсем мальчишка. Тот Тимур, детали жизни которого, с каждым годом стираются из моей ненадёжной памяти.
Тот Тимур — внезапно оставшийся без близких людей рядом, маленький, испуганный, потерянный… тот Тимур называл эту женщину мамой.
На секунду зажмурив глаза, так сильно, что заныли веки, я снова посмотрел на Милену. Знаю, мой взгляд сейчас настолько тяжёлый, что можно им асфальт укатывать. В нём только ослепляющая меня ярость и жажда увидеть эту тварь в камере казни, испускающую свой последний вздох.
— Это отвратительно… — с трудом разжимаю я стиснутые зубы.
Милена растерянно моргнула, сталь в глазах превратилась в кристаллы. Вскочив с места, Малышка кинулась мне в объятья. Вот и поздоровались наконец-то. Почти, что как это и полагается влюблённым.
— Тимур! — всхлипнув мне в рубашку, пропищала Малышка и принялась причитать, крепко наминая мне бока ладошками. — Мне так жаль! Я не должна была… нужно было тебя подготовить… я не подумала…
— Всё в порядке, милая. Я уже очень давно не тот маленький ребёнок, ищущий любви и ласки, — тихо прошептал я, мягко отрывая лицо Милены от мокрого пятна, что она успела организовать на моей рубашке.
Трудные времена бесконечного одиночества даже в кругу приёмной семьи, где я всегда чувствовал себя лишним, были безусловно болезненными воспоминаниями. Но, они совершенно точно не стоят ни одной слезинки этих бесконечно удивительных глаз.
