— Какая, к чёрту, коллекция?! — раздалось рычание в трубке. — У меня нет никакой коллекции!
Я шла вперёд и молчала. Подбородок дрожал, в пальцах я сжимала телефон и не верила. Не верила, что снова слышу его голос — не с экрана, а вот так, по-настоящему. Мы не разговаривали ни разу с того дня, когда я уехала из его дома. Я почти ничего не знала — только одно, что Виктора Марчелло больше нет. Пожар в доме удалось погасить спустя пару часов, погибших не было. Вот и всё, что сказала мне Тина. И это было самым важным из всего, что она могла сказать. Только сердце ныло в недоверии, в желании убедиться — он жив. Услышать, увидеть, дотронуться.
Что по щекам текут слёзы, я поняла, только облизнув губы. Остановка осталась позади, а я так и шла вперёд вдоль оживлённой улицы и смотрела сквозь пелену.
— У тебя есть коллекция, — выговорила в повисшую тишину. — Потрясающая.
— У меня нет никакой коллекции! — всё то же рычание. Я моргнула, и ещё несколько слезинок потекло по щекам. К шее, под тонкий шерстяной шарф. — Я её сжёг! Что ты наболтала, мать твою?!
— У тебя есть коллекция, — повторила я с нажимом. Поднявшийся ветер зашуршал листвой. Осень… пряная осень… — Потрясающая коллекция, Николай. Будет. Но для этого ты должен встретить меня в аэропорту.
В трубке опять воцарилась тишина. Я продолжала идти вперёд, чувствуя холодные поцелуи ветра на мокрых щеках.
— Завтра. Завтра в полдень.
Глава 28
Николай
Стоя в зале прилёта, я рассматривал пассажиров рейса Москва-Милан. Специально Марин не искал, знал, что увижу сразу, как только она появится. Почувствую её запах ещё до того, как она подойдёт достаточно близко для этого.
Людской поток огибал меня, колёса многочисленных чемоданов шуршали по полу и затихали за спиной. Постепенно толпа рассеялась. На секунду в мысли закрались сомнения, но окрепнуть они не успели.
Она появилась последней. Обворожительная и неповторимая, она держала в руках перехваченный золотистой лентой букет тюльпанов.
Сделав пару шагов, остановилась и сквозь расстояние посмотрела на меня. Ещё один тюльпан переливался камнями в её рыжевато-каштановых волосах. Видел ли я когда-нибудь женщину прекраснее неё? Разве что её же в момент неприкрытого удовольствия. В момент, когда она, влажная от страсти, постанывала у меня в руках.
Марин снова пошла вперёд, и размеренный стук каблуков её туфель отдался ударами моего сердца.
— Привет, — тихо сказала она, подойдя на расстояние вытянутой руки.
Я поднял тёмные очки. Смотрел на неё, в её колдовские каре-зеленые глаза и продолжал молчать. В окутавшей нас тишине она подала мне цветы, и я взял их, накрыв её тонкие пальцы своими.
Не видел её почти месяц, а чувство было такое, что прошла бесконечность. Бесконечность, оборвавшаяся вчера, в момент, когда я услышал её голос. Нет, вчера в чёрной бесконечности появился огонёк. Закончилась же она только сейчас. И этот момент, чёрт подери, стоил того, чтобы жить.
Я плохо помнил, как выбрался из горящего дома. Смотрел, как огонь пожирает всё, что было частью меня, и не чувствовал ни сожаления, ни чего-либо ещё. Было всё равно. Всё, что мы с Виком строили, оказалось пустотой в миг, когда линия его жизни вытянулась на мониторе под бесконечный протяжный писк. Оставалась только Марин. Но её я сам выставил за дверь.
— У меня есть кое-что ещё для тебя, — она мягко высвободила руку.
Я по-прежнему молчал, жадно вглядываясь в её лицо. Понятия не имею, выбрался бы вообще или нет, если бы не настырность Бобо. Почти отключился там, у стены и пришёл в себя, только когда она принялась лаять. Нервно, надрывно. Хватала меня за рукав, рычала и тянула к выходу до тех пор, пока я не оказался на заднем дворе. Дальше я помнил только обрывки — всполохи огня вдалеке, её мокрый нос и собственный, похожий на рёв вопль: Марин.
— Что же? — спросил, не сводя с неё взгляда. Ножки тюльпана были тёплыми от её ладони. Границы… Я всегда знал, что она одна из тех, кто умеет их нарушать. С того первого вечера, когда увидел её в чёрном бархатном платье. Оно было последним. Последним, что создал Виктор перед аварией. Нет, не Виктор… Мы с ним.
Марин достала из сумки альбом. Прижала к груди и многозначительно посмотрела снизу-вверх, не спеша отдавать его мне.
— Заключим соглашение? — похоже, она не шутила. — Я отдам его тебе ровно через месяц.
— Какие условия? — голос неожиданно прозвучал глухо. Взгляд мой метнулся к её рту. Чёрт! Я слишком соскучился по ней.
— Я хочу быть твоей музой, Николай Марчелло.
— Всего на месяц? — последний шаг к ней. Положил руку ей на талию.
— Навсегда, — на выдохе, подаваясь ко мне. — Навсегда, Ник. Согласен?
Не ответив, я накрыл её рот своим. Почувствовал, как шевельнулись её губы. Язык её коснулся моего, и я, обхватив её затылок, зарычал. Альбом упал к нашим ногам, туда же полетели тюльпаны. Целовал её и понимал — больше никогда. Никогда не отпущу. Пусть только попробует уйти, не выйдет. Её шерстяное пальто пахло осенью, губы были горько-сладкими на вкус. Сжал её, целуя всё глубже, до помешательства.
— Разве что навсегда, — прохрипел, обхватывая её затылок. — Меньше не пойдёт.
— Почему? — тихо, обхватывая мою шею.
— Потому что ты — моя одержимость.
— Всего лишь одержимость?
— Разве этого мало? — в самые губы.
Марин выдохнула. Запустила пальцы мне в волосы.
— Не так мало, если подумать, что я так и не смогла вырваться из твоей власти.
— А ты пыталась? — усмехнулся.
Она отрицательно качнула головой.
— Так что с навсегда? — ещё ближе, касаясь её губ своими.
— Я согласна, — последних миллиметров
