стекла оглушил так же, как выстрел, но еще больше глушили удары сердец. Моего и его. Они снова бились в унисон. От взаимной ненависти.
Самсонов грубо усадил меня на стол и дернул к его краю, задирая платье. Он отвлекся на красный шелк, и я выдернула руку из его хватки и долбанула Давида по щеке, тот рыкнул на меня, но продолжил расстегивать ширинку черных брюк. Ударила снова. Толкнула в грудь, дернула второй рукой, но Самсонов лишь смял мои бедра, дернул на себя и прошиб острым как край разбившейся посуды желанием. Одним грубым толчком вошел в меня, заставляя хватать ртом воздух, но не давая шанса дышать тут же смял губы, клеймя их своим жадным до боли поцелуем. Укусила его нижнюю губу.
Зарычал, толкнулся снова.
– Я давал тебе шанс, – так крепко обхватил мою талию рукой, что я даже пошевелиться не могла, не то что отодвинуться. Второй рукой сжал подбородок и с обреченностью смертника поднял полный боли взор и заглянул в мои глаза, а потом вновь опустил его на губы, пряча эмоции. – Какого хрена не воспользовалась?
Заорал, обжигая дыханием губы, и продолжил доводить меня до сумасшествия точными толчками бедер, которые таранили мои разведенные. Бились о них, липли кожа к коже, когда проникал до основания, растягивая собой без остатка.
– Почему, Кристина? – рычал в губы, взведенный до предела этой яростью, что разъедала обоих. Она грозилась уничтожить нас, но сперва мы захлебнемся в ней как в океане боли и порока, в котором топили друг друга день за днем. – Почему?
– Ты знаешь, почему… – выдохнула и прикрыла глаза, разум рассыпался на кусочки, разлетелся в клочья, перестал существовать на миг. Краткий и острый миг удовольствия, которое затмило ненависть к Самсонову и заставило поймать его озверевший взгляд. И ответить ему без слов.
А потом накрыло и его.
Дернулся, вздрогнул внутри и вдолбился так глубоко, что стало больно, но я позволила ему это, потому что дура.
Влюбленная дура, спятившая от всего происходящего и совсем не думающая головой.
Он кончил внутрь.
Выдохнула, Самсонов тоже. Не отводя губ от моих. И замер, тяжело дыша. Почти со свистом.
– Сегодня у тебя был первый и последний шанс закончить все быстро, – поднял голову, все еще находясь во мне и отвел прилипшую прядь со щеки собственническим, даже нежным жестом. – Но ты его проебала. Больше я тебя не отпущу.
Это я итак знала. Правда он пока не понимал, насколько близок к истине.
Ведь тест, который я сделала накануне оказался положительным.
Загипнотизированная задумчивостью в карих глазах не сразу очнулась от этого дурмана. Уперлась ослабшими руками в грудь Самсонова и попыталась оттолкнуть, но Давид перехватил мои запястья и удержал взгляд.
Стало душно.
– Если ты снова попытаешься меня предать, я убью тебя, – произнес нежно, и меня затопило неправильное чувство умиротворения. В его тоне явно читалась усталость и смирение. И еще кое-что, о чем боялась даже думать.
– Почему? – произнесла онемевшими от его поцелуев губами, мой голос было едва слышно от сходящей волны удовольствия.
– Потому что я люблю тебя.
Не могла произнести ни слова в ответ, только мои руки скользнули выше к шее Самсонова, а пальцы зарылись в темные волосы. Я попыталась справиться с эмоциями, но глаза все равно наполнились слезами, и я часто закивала в ответ на его немой вопрос.
Он обхватил меня так жадно и сильно, что казалось ребра хрустнут. Дышать было невозможно, да это и не было нужно, хотелось только раствориться в его руках и остаться так навсегда.
Эмоции душили, жар его рук плавил кожу, а сердцу было тесно в груди, и оно дробью стучалось наружу.
– Я миллион раз проклинала себя за то, что не прогнала тогда Абрамова…
– Тссс, – Давид перебил и отстранившись прижал палец к моим губам, обхватывая лицо руками. – Оставим это позади.
– Но я должна признаться! – выдохнула хныча, но Самсонова не дал продолжить, коснулся моих губ и принялся смаковать поцелуй, будто это самое сладкое лакомство, которое он любит. Мое сердце зашлось в ударах, и я ответила, растворяясь в нем. Не ощущала ни соли на губах, ни дрожи в теле, только жадный голод и переполнявшее счастье от мысли, что я наконец-то дома. Там, где должна быть. В его объятиях. – Люблю тебя.
Произнесла еле слышно, Давид прервал поцелуй и прижал меня к своей груди, кладя подбородок на макушку.
Он прочистил горло, будто его тоже душили эмоции и ненадолго замолчал. А потом выдохнул обреченно.
– И я люблю тебя, маленькая. И хуй кому тебя отдам…
– Тогда, может… продолжим наверху? – произнесла лукаво, вспомнив о недвусмысленности нашей позы. Он ведь так и не…
– Ужин наверх заказать? – прошептал, медленно качнул бедрами навстречу, и я поняла, что нам придется задержаться в столовой.
– Только никаких пистолетов… – ткнулась в его плечо лбом и ощутила улыбку, коснувшуюся любимых губ.
– Ебанутая была идея, – произнес устало, и я кивнула.
– Я ведь могла тебя убить.
– Но не сделала этого, – ласка в его голосе заставила поднять голову и утонуть в глубине любимых глаз. – Потому что не лжешь. Ты. Любишь.
– Значит, и ты не убьешь меня вопреки обещаниям, – улыбнулась, обхватывая ногами бедра Давида.
Он ухмыльнулся и помотал головой.
– Ну что? Наверх? – спросила, обхватывая широкие плечи руками. Давид поддел меня под попку и опустил спиной на стол, покрытый скатертью.
– Позже любимая. Позже.
23
– Я только сейчас понимаю, как мне этого не хватало… – промурлыкала с закрытыми глазами. Самсонов лежал рядом со мной на постели и лениво поглаживал мою обнаженную спину. Моя голова покоилась на его плече, а нога на бедре, мы
