первую очередь — боль. Я до сих пор вижу Брэнди в своих снах, и все же я бессильна, чтобы изменить жизнь Энни.
— Тогда она должна была быть моей, — говорю я.
Кит часто моргает, раз, другой, затем исчезает.
Я убираю бутылку текилы и ополаскиваю бокал в раковине, затем убираю его в шкаф, чтобы стереть следы нашей ночи.
Кит заканчивает школу со степенью магистра. Он ничего не говорит мне, и единственная причина, по которой я узнаю, — это то, что его родители присылают открытку, которую я нахожу в мусорном ведре под коробкой из-под яиц. Поздравляю, сынок!
— Почему ты не сказал? — Спрашиваю его, поднимая открытку. Тесто смазывается и пузырится из яичного желтка. Я слышу обвинение в своем голосе и вздрагиваю. Я похожа на недовольную жену.
Он смотрит на меня, помешивая что-то в кастрюле, и ухмыляется.
— Я многое не говорю. Просто забыл.
— Чушь собачья, — говорю ему. — Это важно.
Он пожимает плечами.
— Это не важно.
— А вот и нет, — говорю я. — Это то, что надо отметить и стоит радоваться, несмотря на все плохое.
— Тише, одинокое сердце. Лучше передай мне паприку.
Он не называл меня так уже очень давно. По всему телу побежали мурашки.
— Прости, не нашла оберточную бумагу. — Я перекидываю подарок через стойку. Он перестает помешивать, чтобы взглянуть на него, затем поднимает взгляд на меня.
— Ты завернула это в упаковку от подгузников?
Киваю. Кит смеется, вытирая руки кухонным полотенцем. Он прислоняется к плите и держит в руках завернутый от подгузника подарок, разглядывая его.
— Ты сэкономила на ленте, — говорит он.
— Это гениально, — заявляю ему. Он не сводит с меня глаз, приподнимая застежки подгузника и ухмыляясь до тех пор, пока у меня не скручивает живот. Я знаю эту ухмылку. Когда Кит бродил по вечернему Порт-Таунсенду с бутылкой вина в руке. Его нос постоянно был красным от холода…, а он все ухмылялся и ухмылялся. Сегодня я на кухне с Китом из Порт-Таунсенда. В последнее время это был Кит-отец, Кит-обеспокоенный жених. Сегодня он мой Кит. И я сильно по нему скучала.
Он раскрывает упаковку, где лежат три вещи: синий карандаш, винная пробка и альбом для рисования. Когда он смотрит на меня, в его взгляде нет растерянности. Его челюсть двигается, когда он касается каждого из них, а затем откладывает карандаш и пробку, чтобы открыть альбом для рисования. Я смотрю, и мое сердце бешено колотится.
— Твоя работа?
— Да, — шепчу я. — Помнишь, это…
— Книга, которую я подарил тебе. Да, я помню, — говорит он. Кит медленно кивает, затем еще раз, вовсе не думая о том, что делает.
— Ты сделала для меня книжку-раскраску. — Его голос хриплый. Я отвожу взгляд.
Рисунки — это история из чернил. Над каждым из них я трудилась месяцами. История мечты, которую я воплотила через боль.
— Просто хочу, чтобы ты знала, где бы ты ни работала, какую бы степень не получила, или любого достижения, которого добьешься в жизни, ты перевернула мою. В тебе есть то, что меняет других людей.
Я не собираюсь слушать его.
Когда Энни исполняется пять месяцев, Дэлладелает свои первые шаги. Эти нервные пять шагов имеют большое значение для ее выздоровления. Пока ее мать, пошатываясь, идет по паркету, Энни наблюдает из-под своего одеяла на полу. В то самое утро она впервые перевернулась на другой бок. Кит, Дэллаи я случайно оказались в комнате, и мы так громко и неожиданно отреагировали, что Энни расплакалась от испуга. Теперь ее дочь и лучшая подруга наблюдают из угла комнаты, как психотерапевт Деллы подталкивает ее вперед. Сначала я думаю, что она вот-вот упадет; ее ноги такие слабые и худые, что, кажется, они не выдержат. Но Дэллапересекает комнату, ее лицо сияет от радости. Возможно, это лишь мое воображение, но мне показалось или она посмотрела на меня, словно победила? Ее волосы теперь на уровне ушей, и она немного поправилась. Дэллавыглядит гораздо лучше. Мне нравится думать, что мое присутствие здесь помогает ей выздороветь — и в некотором смысле так оно и есть, — но правда в том, что она хочет, чтобы я ушла. Вот почему она так усердно старается выздороветь. Я бы с радостью уехала, но Кит устроился на работу в маркетинговую фирму, и некому присматривать за Энни в течение дня. Дэллапредложила мне переехать и вернуться к своей жизни, но Кит этого не допустит.
— Энни уже привыкла к Элене, — говорит он. — Я не позволю какому-то незнакомцу присматривать за ней. — Он говорит это так уверенно, что никто из нас не смеет спорить с ним. Позже, когда Дэллакупает Энни, я загоняю Кита в угол во дворе, пока он выносит мусор.
— Я должна вернуться, Кит. Она уже выздоровела.
В его глазах что-то оживляется, но он отводит взгляд на проезжающую машину, чтобы скрыть это.
— Я знаю, что рано или поздно тебе придется вернуться в свою жизнь. Я понимаю. Но останься еще немного. Когда я склоняю к нему голову, он умоляет:
— Пожалуйста, Элена.
— Зачем? — Спрашиваю я. — Она не хочет, чтобы я была здесь.
— Знаю, — говорит он. Он прочищает горло, а затем повторяет. — Но этого хочу я.
Я не знаю, что на это ответить.
— Энни тебя любит, — говорит он, будто этого достаточно для объяснения.
— Да, — говорю я осторожно. — И я люблю ее. Но я не ее мать, а Делла. И я не твоя девушка, а Делла. Я не могу оставаться здесь и играть с тобой в дочки-матери. Это непросто. Нелегко будет уходить. Я просто хочу поставить точку.
Я не собиралась этого говорить, но теперь, когда все это выложила, испытываю своего рода облегчение. Кит внезапно отворачивается в сторону улицы. Он сжимает волосы в кулаках, пока они не встают дыбом. Я не вижу его лица. Только его напряженную спину.
Когда он разворачивается, я замечаю, насколько он зол. Я многое видела в глазах Кита — страх, удивление, игру. Но никогда злость. Цвет глаз насыщенный и яркий. Они сосредоточены на мне, выплескивая гнев в промежутках между морганиями. Я отступаю на шаг.
— Куда ты вернешься? —
