тряпку, ерзаю, а он бросается ко мне, вытаскивает кляп из моего рта и рычит. Рычит, словно зверь, когда натыкается на связанные руки и ноги. Пытается их разорвать, но тянет так, что становится больно.
Я поскуливаю, как щенок, а говорить не могу. Не получается. Только плачу, плачу, плачу…
— Я их убью, детка. Я их убью, — как заведенный повторяет Тимур. — Обещаю. Не плачь. Только не плачь. Блядь, у меня даже разрезать нечем…
В комнате вспыхивает резкий свет, я непроизвольно зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, вижу высокого мужчину с седыми висками. Лицо узкое, скуластое, глаза холодные и равнодушные. В руках пистолет.
— Жива-здорова? — спрашивает он, внимательно глядя на меня.
— Вроде, — хрипло говорит Тимур. — Игорь Валентинович, дайте нож. У вас точно есть, я видел.
— Держи.
Тимур осторожно перерезает веревки, и правую ногу сразу начинает колоть иголочками, как будто я ее очень сильно отсидела. На запястьях остаются красные саднящие полосы.
— Я позвонил в полицию, — сообщает тот, кого Тимур назвал Игорем Валентиновичем.
— Через сколько они будут?
— Я бы сказал, минут через пятнадцать-двадцать.
— Нам надо уехать до этого времени? — спрашивает чей-то мужской, смутно знакомый голос. Я поворачиваю голову и вижу Влада, который смотрит на меня с непроницаемым лицом.
Надо бы удивиться тому, что он тут делает, но у меня на это просто нет сил,
— Да. — кивает Игорь Валентинович. — Надо будет уехать.
— Влад, — бросает ему Тимур. — Отнеси Олю в машину, Ник уже должен был подъехать к воротам.
— Ок, а ты?
— А у меня здесь есть еще дело, — говорит Тимур, и его губы искривляются в жуткой усмешке. — Обсудить надо кое-что с этими ублюдками.
— Тимур! — у меня вдруг прорезается голос. Тонкий, сиплый, но голос. — Я никуда не… без тебя… не уходи…
— Я скоро вернусь, детка, — он целует меня, а потом кивает Владу, и тот подхватывает меня на руки. — Скоро.
И вместе с этим жутковатым Игорем Валентиновичем выходит из комнаты.
Влад молча закрывает мне ладонью глаза и несет куда-то. Меня колотит, подташнивает, мне становится холодно — кажется, мы уже на улице — а потом вдруг обволакивает теплом и незнакомым запахом. Машина?
Влад убирает руку с моих глаз.
Да, это машина. Но не Тимура.
А чья?
Ника. Точно. Ника Яворского.
— Клади ее сюда, на сиденье, — командует Ник. — Целая же, да? Блядь, слава Богу. Реально. Успели. Сейчас Алиске позвоню, что все в порядке. В больницу или домой везем?
— Соболь сейчас вернется и скажет, — отвечает Влад.
— Не надо в больницу, — бормочу я за пару секунд до того, как все заволакивает черным, и я снова теряю сознание.
Просыпаюсь я в плотной темноте вокруг и в полной тишине, и на секунду мне кажется, что я все еще в той комнате без окон, где за дверью мои похитители.
Вскрикиваю, дергаюсь, но тут же чувствую уверенное касание жёсткой ладони и слышу знакомый хриплый голос:
— Тише, детка. Лежи спокойно, не подскакивай: у тебя тут капельница.
Вот теперь я замечаю и закрепленную пластырем иголку в вене, и зеленые огоньки каких-то приборов, и непривычно твердый и плоский матрас, а главное — силуэт Тимура, сидящего у моей кровати.
— Я… где?
— Ты в больнице. Все хорошо. Я тут.
— Ты не уйдешь? — по-детски жалобно спрашиваю я.
Потому что это сейчас кажется самым страшным: то, что Тимур уйдет, и я останусь одна. Без его голоса, без его дыхания рядом, без знакомого запаха кожи и сигарет, который я так жадно сейчас вдыхаю и который успокаивает меня на уровне подкорки.
— Не уйду, и не надейся, — издает он короткий смешок. — Хочешь что-то? В туалет или воды, или…
— Пить, — прошу я пересохшими, шершавыми, как наждачка, губами. И издаю полувздох-полустон, когда у моего рта оказывается соломинка. Жадно пью теплую, чуть солоноватую воду — самую вкусную на свете. А напившись, сонно моргаю глазами.
— Можно я буду спать?
— Спи, детка. Конечно, спи.
Закрываю глаза, и под веками мгновенно вспыхивают жуткие картинки, точно они все это время там прятались. Занесенная в ударе рука, пустые злые глаза, грязные стены…
Я подскакиваю на кровати, Тимур еле успевает меня поймать. Аккуратно придерживает руку с капельницей, а потом хрипло говорит:
— Все хорошо. Я тут. Спи.
— Можешь… продолжать говорить?
— Что?
— Что угодно.
Тимур шепотом рассказывает мне о том, что на завтрак будет манная каша, но если я не хочу, то могу не есть. Что он принесет завтра мою кружку, что здесь надо будет побыть пару дней, что Алиска молодец, что он никуда меня больше не отпустит…
Низкий звук его голоса убаюкивает, он будто заворачивает меня в надежный кокон, где тепло, где безопасно и где есть только мы вдвоем. И никого больше.
Я нахожу его руку, переплетаю наши пальцы и только тогда спокойно засыпаю.
Глава 26. Время посещений
Утром Тимура в палате нет. Зато есть медсестра, которая безжалостно будит меня в семь утра, что измерить давление и температуру. Затем берут кровь из вены и говорят, что врач меня посмотрит во время обхода, а пока я могу позавтракать.
Когда я доедаю оказавшуюся довольно вкусной манную кашу, в палату залетает Алиса. Она бросается мне на шею, не обращая внимания на то, что в руках у меня тарелка, перемазывается в каше, смеется, потом плачет, я тоже начинаю плакать, и в итоге мы рыдаем вдвоем, пуская сопли на плечо друг другу.
— Т-ты чего? — шмыгая носом, наконец спрашиваю я.
— А ты ч-чего? — смотрит на меня покрасневшими глазами Алиса.
И мы смеемся, как две истерички.
— А где Тимур, не знаешь? — спрашиваю я, когда наш нервный смех стихает.
— Кажется, ему надо было в полицию, чтобы показания дать, — личико Алисы мгновенно становится серьезным. — Они же взяли тех, кто тебя похитил, и им теперь грозит срок.
— А мой брат? Он..?
— Он тоже там, — кивает она, а потом говорит, осторожно глядя на меня: — Ты знала, что…
— Да! — обрываю я ее. А потом тихо добавляю: — Прости, но можно мы не будем это обсуждать? Я
