Ознакомительная версия.
– Куда-с? – не понял гоголевед.
Предок указал на бочки, вошел в хату и закрыл за собой дверь.
– Миколуфка, пусти нас!
– Мы приехали-с за тобой! – кричали наперебой супруги, но потомок Николая Васильевича и не думал их пускать.
Гоголеведы снова забегали вокруг мазанки, стучали в дверь и заглядывали в крохотное окошко – там, внутри, при свечке, таксидермист Микола вплотную занялся шкурой медведя.
Так прошел еще час – супруги хоть и находились в постоянном движении, однако ночной холод давал о себе знать, и Аполлинарий Модестович отчаянно забарабанил в дверь.
– Шо надо?
– Миколуфка, пусти нас, или мы тут околеем, – слезно просила Пулькина мать.
– Да шоб вы облидинилы, москали негодные! Шоб вам на том свити черти вси чупрыны пообжигалы!
– Миколуфка, мы понимаем твое негодование! Ты весь уодился в своего великого пьедка! Так же ненавидифь чиновничество и бюокатию! Но повей, мы обо всем договоились! Вся литеатуйная Москва ждет тебя, затаив дыхание!
– Идить, умойтесь наперед! Сдалася мени ваша Москва заскорузлая!
И тут вдруг супруги поняли, что потомок ехать никуда не желает и вряд ли они его уговорят.
– Хоть бы волосок с его головы съезать для анализа! Хоть фто-нибудь в Москву пьивезти! – воскликнула Пулькина мамаша, достав из сумочки носовой платок.
– Нам непременно нужно попасть внутрь-с! – решил Аполлинарий Модестович и опять забарабанил в дверь, но потомок великого писателя уж не обращал на незваных гостей никакого внимания, а, будто издеваясь, громко пел песни – так, чтоб снаружи слышно было:
– Не женися на богатiй,
Бо вижене з хати,
Не женися на убогiй,
Бо не будеш спати.
Оженись на вольнiй волi,
На козацькiй долi... [1]
Супругам казалось, что песне этой не будет конца. На улице уже светало, когда Микола Тарасович затянул свою любимую (так же громко и монотонно) – о том, как его «со сранья маты побудыла» и в то время как «маты» «ши з ракамы взварыла», он с кем-то «пийде по сыру картошку».
В шесть часов утра на пороге появился он сам и, предусмотрительно закрыв дверь на ключ, решительными шагами подошел к кухвам. Через мгновенье гоголеведы услышали звук, похожий на тот, как если бы включили водопроводный кран под сильным напором.
– Баночка! Нужна баночка! – в крайнем возбуждении прокричала Вероника Адамовна, видимо, надеясь осуществить анализ ДНК путем сравнения мочи потомка и соскоба с ребра его знаменательного предка. Однако, к великому сожалению, баночки не оказалось.
– Пусти нас, Миколуфка! – не отступала Вероника Адамовна.
– Влизлы свыньи в хату, да и лапы на стол сують! – отвечал «Миколуфка», собираясь снова исчезнуть за дверью.
– Микола Тарасыч, если не хочешь в Москву ехать, так дай хоть с головы несколько волосков состричь для анализа-с! – взмолился Аполлинарий Модестович.
– Дулю вам, а не чуб! – довольно грубо сказал праправнук Гоголя и изобразил комбинацию из трех пальцев. – О, сатанинське наваждение! Шоб вас тарантасом переихало! Шоб вам всю жизнь камнями давытыся! – прокричал потомок и плюнул в гоголеведов. И тут произошло чудо – Вероника Адамовна каким-то непостижимым образом изловчилась и на лету поймала плевок носовым платком.
Усталые, окоченевшие, но счастливые, Аполлинарий Модестович с Вероникой Адамовной поплелись прочь от хаты потомка великого русского писателя, автора бессмертного «Портрета». Теперь у них была возможность сравнить плевок Миколы Тарасовича с соскобом драгоценного ребра, которое дожидалось их в ячейке московского коммерческого банка.
– Представляешь! За плевком в такую даль ездили! – Пулька залилась гомерическим смехом и, выключив диктофон с речью праправнука Гоголя (ее родители записывали каждое его слово для будущих поколений), налила нам еще по стопке разведенного спирта.
По приезде в Москву супруги сломя голову помчались делать экспертизу драгоценного ребра, кинулись анализировать его с не менее драгоценным плевком Миколы Тарасовича Яновского с носового платка Вероники Адамовны Дерюгиной.
Вердикт был таков: Микола Тарасович Яновский не является потомком великого русского писателя Николая Васильевича Гоголя, автора бессмертной «Пропавшей грамоты». Когда Пулькина мамаша узнала результат, лицо и шея ее покрылись пурпурными пятнами, руки задрожали, и она рухнула заживо прямо на пол в кабинете того самого специалиста, который посмел сказать подобную гадость ей в глаза.
Придя в себя после того, как Аполлинарий Модестович на пару с гнусным неквалифицированным специалистом обрызгали ее водой, подобно тому, как ретивая хозяйка при глажке пересушенного белья прыскает на него изо рта, Вероника Адамовна повторила знаменитую, ставшую крылатой, фразу Станиславского:
– Не вейю!!! – сказала она это так враждебно, так категорично – поистине с тремя восклицательными знаками, чем ввела в крайнее замешательство неквалифицированного специалиста. Аполлинарий Модестович поспешил взять ее под локоть и буквально силой вытащил из кабинета.
Придя домой, Пулькина мамаша молчала в течение двух часов. Муж наблюдал за ней с беспокойством. И вдруг, первый раз за всю совместную жизнь, Вероника Адамовна, которая отличалась кротким, спокойным характером, посмела поднять на мужа голос:
– Я поняла! Я все поняла! Сейчас в мою голову пьифла гениальная идея!
– Какая-с, милочка? – поинтересовался Аполлинарий Модестович.
– Ты пьивез не то ебъо! Это не ебъо Гоголя! Может, оно пьинадлежит Иванову, Петъову, Сидоову, но не Николаю Васильевичу!
– А может, это вы, голубушка-с моя, успели высморкаться в свой носовой платок до того, как поймали на лету плевок Миколы Тарасыча?!
– Платок был чист! Я туда не смойкалась! – яростно прокричала она и рассказала мужу все-все, что скрывала от него долгое время и на какие жертвы шла ради науки.
А именно...
Случайно встретившись у телецентра в тот самый день, когда меня отыскала Адочка на передаче «От меня нигде не скроешься», Вероника Адамовна и Нитра договорились тайно ото всех (под покровом ночи) пробраться на кладбище для осуществления своих планов. У Нитры была цель – добыть глаз, у Вероники Адамовны – что-нибудь, что осталось от великого русского писателя, для проведения качественного анализа ДНК, а не такого, как сейчас – с этим ребром!
Только теперь, за трехлитровой банкой разведенного спирта, я поняла, почему эти две столь разные женщины уединились тогда, у телецентра, и что-то яростно обсуждали. Только теперь я поняла, что могло их связывать – ночные дежурства на кладбище.
С тех самых пор, как я обрела кузину, Нитра с Вероникой Адамовной проникали каждый вечер на кладбище и, дождавшись закрытия, блуждали по нему, как два бестелесных призрака, до самого утра. Одна примечала свежие могилки, другая – с лопатой пряталась у памятника великому русскому писателю. Когда же Аполлинарий Модестович отправился в город Кишковерстск, жена его обрела полную свободу и торчала в городе мертвых не только по ночам, но и днем.
Ознакомительная версия.
