бы в хорошую бойню.
Кавказцы, к счастью, оказались не зловредны и не злопамятны и охотно пошли на мировую. Даже пригласили нас за свой стол, самый козырный, с диванами, отгороженный от остального зала тяжёлой портьерой. Налили, провозгласили душевный тост. Мы выпили до дна, чтоб не обижать. Не успели вздохнуть, смотрю – опять налито. Иллюзионисты прямо. Ещё полтора часа таких «фокусов», и всё смешалось перед глазами: лица, огни, тарелки с закусками, фрагменты аляпистого интерьера.
– Хочу на воздух, – сообщил я неизвестно кому – Ануфриев уже спал, откинувшись на диванчике и похрапывая. Парни плясали с какими-то девчонками.
Пошатываясь, я выбрел на улицу. Сейчас, в начале сентября, солнце жарило днём почти как летом, но к ночи сильно холодало. Дыхание вырывалось облаком пара.
Через дорогу сияла огнями новая высотка, первый этаж которой, судя по всему, занимала круглосуточная аптека. Электронное табло над аптечной дверью мигало красным, цифры сливались, двоились и плясали, и мне пришлось как следует напрячь глаза, чтобы разглядеть, что до полуночи осталось полчаса, что давление воздуха – семьсот сорок семь, а температура – всего шесть градусов. Хотя я холода не чувствовал. Стоял, распахнув пиджак и расстегнув верхние пуговицы рубашки.
После душного зала я никак не мог надышаться, а за грудиной нестерпимо жгло, точно там полыхал пожар. Жгло и в то же время ныло, тупо, тяжело, непрерывно. Даже коньяк, пусть и затуманил мозг, но ничуть не заглушил тоску. Наоборот, обострил до предела, хоть вой.
До одури хотелось увидеть Анжелу немедленно. Если б она не жила со своим отцом, рванул бы к ней, не задумываясь. Казалось, до утра не дотерплю. Решил, хоть голос её послушаю, но телефон подвёл – успел уже разрядиться. Тёмный дисплей никак не реагировал на нажатие кнопок.
Может, оно и к лучшему. Что бы я ей сказал? Допустим, правду. Люблю, сказал бы. Мне очень хочется сказать ей, что люблю. Но дальше-то что? Наташа-то никуда не делась. Она ждёт ребёнка от меня. Я повязан этим... Я должен быть с ней...
И тут я отчётливо и остро понял, что просто не смогу быть с Наташей, никак. Не получится у меня пересилить себя, хоть я и пытался. Хотя как пытался? Эти дни я избегал встреч, прикрываясь работой. Врал и ей, и самому себе, что чертовски занят, что предельно загружен, что устал, что заболел. А на самом деле, меня же просто душили эти отношения, которые уже иссякли, но мы их зачем-то насильно тянули. А что ж будет потом, если уже так? Бесконечно давить себе на горло и притворяться? Но это невозможно.
Я вернулся в зал, растолкал Ануфриева, взял у него телефон, вызвал такси. Сначала завёз его, а потом назвал Наташин адрес.
Возникло ощущение дежавю. Опять ночь, опять я к ней с тяжёлым разговором, опять чувствую себя сволочью… Ещё и нетрезв, хотя будь я трезв, не знаю, решился бы выложить ей сейчас всю правду.
Наташа меня не ждала, то есть не думала, что я заявлюсь вот так, как снег, но хорошо хоть спать ещё не легла.
– Будешь ужинать? – засуетилась Наташа. – Правда, у меня нет ничего особенного, я не знала, что ты сегодня приедешь, а то бы…
– Ничего не надо, не хлопочи. Я не хочу есть. Мне поговорить с тобой нужно.
Наташа на миг замерла, и на лице как-то неестественно застыла неуспевшая погаснуть улыбка.
– Ты извини, Наташа, что так поздно и так внезапно, но я… Больше я так не могу. Прости.
Наташа тяжело опустилась в кресло. Взглянула на меня снизу вверх затравленно, и я почувствовал себя ещё поганее.
– Ты меня бросаешь?
Я выдохнул. Как же это тяжело – делать человеку больно.
– Наташ, ты, главное, знай – я никогда не откажусь от ребёнка. Я его признаю, я буду его содержать, я буду активно участвовать в его воспитании. Ни ты, ни он не будете ни в чём нуждаться. Всё, что надо, всё, что скажешь, буду делать. Но… я не могу на тебе жениться. Просто я люблю другую…
Глаза её блестели от слёз, веки набрякли и покраснели. С минуту она молчала, потом сдавленно произнесла:
– Я так и думала, я это чувствовала… Я же спрашивала тебя, а ты обещал, что всё у нас будет хорошо, что не бросишь меня.
– Наташа, прости. Я знаю, что это трудно, знаю, как тебе тяжело и больно. Мне очень жаль. Я не хотел, чтобы всё так вышло.
– Не хотел… конечно… тебе жаль... И давно вы с ней?
Я присел на край дивана.
– Наташ, мы с ней не вместе, если ты об этом, я её просто люблю. Ну, полюбил и всё. Это не мой выбор, я этого не хотел, но так вышло и тут мало что от меня зависит.
– Угу, – горько усмехнулась Наташа, – сердцу типа не прикажешь.
Слёзы катились у неё по щекам, и она утирала их ладонью.
– Кто она? – спросила Наташа. – Мне просто интересно. Не бойся, я не буду её выслеживать, не буду портить ей жизнь и мешать вашим отношениям. Просто любопытно знать, на кого ты меня променял.
– Наташа, нет у нас отношений, нечему мешать. Это девушка с работы, дочь нашего директора.
– А-а-а, – коротко хохотнула Наташа. – Дочь самого Рязанова? Ну тогда понятно.
– Да что понятно-то?
– Всё понятно, Вадим. Конечно, кто я и кто она. Глупо упускать такую выгодную партию.
– Да какая партия? И выгоды тут нет никакой. Я тебе говорю, у нас нет с ней отношений, кроме рабочих.
– Ну да, конечно. Но даже если и нет – значит, будут.
– Что будет – я не знаю. Но сейчас между нами ничего нет. Я просто решил, что так будет честнее – сказать тебе про неё. Я пытался не думать о ней, хотел забыть, я думал, что смогу, ради ребёнка, но не получается у меня.
– Спасибо, Вадим, за честность. Ты такой порядочный, куда деваться! Правду вот сказал, освободил душу, легче тебе теперь, а что у меня на душе – это уже тебя не волнует. Подумаешь, мелочи. И как я буду… одна… на это тебе тоже плевать.
– Да нет же! Я буду помогать, я же обещал. От ребёнка я никогда не откажусь. Я его хочу и благодарен тебе…
– А ещё ты обещал, что мы будем вместе! – воскликнула Наташа и заплакала
