Понимал теперь, что куда ни плюнь – а с Маринкой везде сам виноват был. Начиная с первой встречи на вокзале и дальше, по нарастающей. А в ту ночь, после «Удачи», вообще тупо воспользовался её раздраем. Для этого и домой к себе припёр, чего уж там.
А потом не то что не мог, а просто не хотел заставить себя отойти в сторону! Просто взять, и вот так же как теперь, уехать, например. Бесился тогда из-за этого и, как последний идиот, вешал всех собак на Маринку... А сам, каждый раз подъезжая к Кирею, с затаённым волнением предвкушал, что там будет она...
И поломанного носа за это мало, вот серьёзно!
Но если бы только нос! Маринка-то ведь аборт сделала.
Тогда думал: «Вот дура своенравная, вообще ничего святого за душой нет?», а теперь знал точно, что она-то может, и сказала бы ему, и даже ребёнка оставила, но он сам оттолкнул. До хруста стискивал теперь зубы, вспоминая чердак... Как сорвался на неё тогда, чего наговорил. И понты свои дешёвые, когда, как настоящий козлина, пытался доказать ей потом, насколько крут и охренительно независим... От неё.
Вместо того чтобы просто признаться и себе, и ей что сходит с ума и не знает, как дальше... Без неё.
А там, как знать, может, и целовал бы теперь круглеющий животик. Ну или хотя бы апельсинчики таскал, в надежде что когда-нибудь...
А теперь уже поздно.
Думать о том, что было с ней там, у Рамзы – это отдельный Ад. И можно только предполагать, каково Маринке. И, вспоминая, как она шуганулась от него тогда, в больнице, Данила понимал теперь, что это ещё очень мягко, видно просто не отошла от шока.
Однако ненависть в её взгляде уже тогда была самая настоящая. И никуда не делась, точно. Просто некуда.
Когда сработал соседский будильник, Данила всё ещё не спал. Разбито болела голова. От мыслей уже тошнило.
Сосед, повозившись, ушёл на смену, и Данила, наконец, вырубился. Проснулся около полудня, послонялся по общаге и как-то вдруг решил позвонить тёте Ире. Спросить как дела, поздравить с наступающим. Извиниться, что пропал без предупреждения – наверняка ведь она извелась от тревоги!
На центральном телеграфе толпа, шум, гам, духота. Заняв очередь, вышел на улицу, побрёл вдоль витрин «бутиков» Глазел бесцельно, не замечая, на что именно, снова уйдя мыслями глубоко в себя.
Вдруг словно споткнулся обо что-то, остановился, скользя невидящим взглядом по инсталляции в витрине – по каким-то белоснежным тарелкам с золотыми вензелями, сверкающим бокалам, серебряным подсвечникам... И вдруг – ворох мурашек по спине: среди этого богемного роскошества стояла странная стеклянная колба, а внутри неё – тёмно-бордовый, почти чёрный махровый тюльпан, совсем как настоящий! В памяти, при взгляде на него, даже всплыло ощущение прикосновения к упругим, прохладным лепесткам и травянистый запах.
Сердце забилось как сумасшедшее, в голову ударило и растеклось жаром по венам волнение.
В бутике «Богемия» было страшно дышать – вокруг сплошной фарфор, хрусталь и понты. Молоденькая продавщица радостно встрепенулась на звон колокольчиков на двери, но тут же разочарованно обмякла.
– Вам что-нибудь подсказать? – спросила для приличия, просто потому, что так дрессируют, но Даниле было пофиг, что его списали по одному только простецкому прикиду.
– Скажите, а цветок в витрине искусственный?
– Стабилизированный, – с трудом скрывая превосходство, улыбнулась она.
– Это... Это значит искусственный?
– Стабилизированный! – закатила продавщица глаза. – То есть настоящий, просто специально обработанный и помещённый в вакуум. В таких условиях он будет стоять минимум полгода.
– Сколько?!
Видно Данила охренел настолько трогательно, что продавщица растаяла. Выпорхнула из-за прилавка.
– Да это ещё не долго, просто тюльпаны слишком нежные. Но у нас ещё есть классика, – поманила его в недра салона, – розы, орхидеи и составные цветочные композиции. Эти будут стоять минимум пять лет. Это последний писк моды в Европе, альтернатива традиционным цветам, которые быстро вянут. Эксклюзивная деталь интерьера, лучший подарок к любому торжеству! Во всём Старом Осколе такую роскошь пока возим только мы!
Данила глянул на полку и снова охренел – чего тут только не было! От малюсеньких колбочек, до здоровенных круглых аквариумов, набитых живыми цветами.
– И чё, – недоверчиво хмыкнул он, – реально не вянут?
– Абсолютно. Главное, не нарушить вакуумную среду.
– А как же их тогда поливать, ну или там, не знаю...
– Никак! Они же стабилизированные! Вот, смотрите, – подала ему самую маленькую колбочку с розочкой, – милый, изысканный, уникальный подарок к новому году. Я думаю, любая женщина, будь то любимая девушка или, например, мама, будут бесконечно рады получить такой!
Данила машинально взял, боясь даже дышать на него. Присмотрелся.
– То есть, реально живые, да? – в душе творилось что-то невообразимое и непривычное. Куражило, но как-то по-особенному. – Охренеть.
– Цена от двухсот долларов, – повергла вдруг его с небес на землю продавщица. – А вы на какую сумму рассчитываете?
Показалось даже, что издевается. Улыбается мило, смотрит на его потёртую на плечах кожанку и... Глумится.
– На любую, – решительно вернул цветок на полку Данила. – Тот тюльпан с витрины, он сколько?
– Четыреста. – И, безошибочно истолковав повисшую паузу, торжествующе развела руками: – Это сортовой «Блэк Хиро»! Самый роскошный чёрный оттенок из возможных среди тюльпанов. Он и в натуральном виде стоит недёшево, но только вянет уже через несколько дней. К тому же, где ещё вы найдёте тюльпаны зимой?
Цветочек стоил всего-то три зарплаты заводского разнорабочего, ну или весь остаток заначки из прошлой жизни. К тому же, кто сказал, что Маринка его примет? Она, скорее всего, даже говорить не станет, просто позовёт батю, и тот с удовольствием доломает Даниле нос. Ну или посадит, как и обещался. И это удовольствие обойдётся всего в четыреста баксов.
Так шептал здравый смысл. Но кто бы его слушал! Хулиган в душе́ потирал руки: «Тюльпаны, говоришь, любишь, да, дерзкая?»
Глава 49
Это была рисковая затея – отправляться в путь на издыхающем жигулёнке. Ну а с другой стороны, а что тут вообще не рисково?
Даже отпрашиваться со смены за три часа до её начала, да ещё и в ночь с тридцатого на тридцать первое – уже верх идиотизма. Хорошо хоть сам мастер был на месте, а то загоняли бы по стрелочникам.
– А что так срочно-то? Случилось что-то? – строго спросил он, с любопытством поглядывая на судорожно прижатый к груди тюльпан в стекле – Данила рванул на завод прямо из магазина. – Это что у тебя?
Данила показал. Мастер особо не оценил, но сделал выводы:
– К матери, что ли собрался?
Данила замялся.
– Нет. К девчонке.
– Ах, к девчо-о-онке? – охренел от его наглости мастер. – То есть, у тебя там любовь-морковь, а я тебя кем заменить должен?
– Ну пожалуйста!
– На сколько?
– Пять дней!
– Хех!
– Ну хотя бы четыре... Три... Два?
– Это тоже что ли девчонке? – вместо ответа кивнул мастер на цветок. Скривился: – Понапридумывают херотени всякой. Ты бы лучше нормальных живых роз взял! Девчонки розы любят!
– Но только не эта! – усмехнулся Данила. – Эта их ненавидит... Погодите, Степан Василич, так вы что, отпускаете?
– Да ладно уж, съездий. И так за двоих пашешь. Ты сейчас в отдел кадров загляни, если не ушли ещё, напиши за свой счёт на неделю, ну а если ушли, больничный тогда принесёшь, куда деваться. Но чтобы шестого как штык, ясно?
Потом как безумный мотался по городу, искал свободный автосервис, чтобы срочно заменить сифонящий тормозной шланг и, может, хоть как-то по-быстрому реанимировать печку. После этого в парикмахерскую и в шмоточный магазин. Ну чтобы тоже, хоть как-то...
Выехал уже совсем в ночь, рассчитывая добраться до родных Пенатов к обеду завтрашнего дня. Но, не доехав до города две сотни километров, жигуль вдруг самовольно сбросил обороты и предсмертно заклокотав, встал.
