достоинство, главное – деньги, слава, собственные амбиции, которые постоянно требуют внимания. Я уже говорил тебе, что ты очень красива. Очень! И с такой внешностью двадцатилетние девушки не собирают деньги на учебу, не работают в книжном магазине, а трахаются и получают за это зарплату!
– Прям как я, правда? – полушепотом говорю я. – Вроде бы работаю здесь и вроде бы уже нет. Потому что большую часть времени мы проводим вместе. Спим, едим, смотрим фильмы, спим, спим, спим, а по пятницам стабильно приходит моя зарплата.
– А ты хотела как-то иначе? Чтобы я предложил тебе встречаться? Не припомню, чтобы в твоем наполеоновском плане присутствовал мужчина! Как ты там говорила? «Желание быть самодостаточной и независимой слишком сильно во мне развито, чтобы я позволила кому-то растоптать его в пух и прах». Я просто не хотел топтать твои мечты!
– У тебя ведь поэтому нет девушки, да? – стараюсь я улыбнуться. – Потому что все они, как моя мама? Влюбишься, потеряешь голову, отдашь ей последнюю рубаху, а она возьмет и оставит тебя с носом. Знаешь, что я думаю? Ты – трус, Ян. В ту ночь, когда ты просил меня остаться здесь, я чувствовала, что на кончике твоего языка повисла фраза совершенно иного характера. Но ты настолько боишься признаний, что прикрылся глупой ревностью. А потом у тебя было очень много времени объяснить мне всё, но ты постоянно находил причины не делать этого. И теперь я понимаю, почему. Ты сомневался, – усмехаюсь я, – а вдруг я всё-таки за одно со своей «мамашей», не так ли? Скажешь мне три слова и составишь компанию своему отцу, которому не хватило ума распознать в ней авантюристку. Но ты-то не такой, как он, – киваю я. – Тебя никому не провести!
– Ты ошибаешься.
– Правда? – подхожу я к нему. Опускаюсь рядом с ним на корточки и смотрю в его глаза. – Скажи мне то, что хочешь каждый раз, когда смотришь вот так на меня? Когда лежишь на мне, когда целуешь меня, а потом долго молчишь, зарываясь носом в мои волосы. И помни, что я совершенно не при чем. Я обыкновенная девчонка, чья мама давно исчезла, а воспитывала меня бабушка. Но сегодня моя мама вдруг объявилась и рассказала мне столько всего, что, кажется, я ещё никогда в своей жизни не испытывала такого стыда. Честное слово, я не знала о её планах. Возможно, – нарочно добавляю я. – Ведь все женщины – актрисы, не так ли? Я могу воевать на двух фронтах. Что, если на самом деле я давно так живу? Вдруг я даже девственность свою на аукционе выставила и продала за несколько тысяч долларов? Что? – оглядываю его лицо. – Уже сомневаешься? Или не переставал этого делать?
Уведя взгляд в сторону, Ян поднимается на ноги и уносит свою тарелку на кухню. Мои силы на исходе, эмоции достигли уровня со значением «-100». Потрепав Джерси за ухо, я молча поднимаюсь в свою спальню, где не спала так долго, что простыни уже потеряли мой запах. Ложусь в постель, а двумя минутами позже в комнату заходит Джерси. Я оставила для него дверь приоткрытой, потому что знала, что он обязательно составит мне компанию.
Не сказал. Лишь подтвердил молчанием мои слова: Ян не верит мне и это никогда не изменится. Не так уж и важно, что он чувствует, ведь его опасения и страхи намного сильнее. И на то есть существенные причины, вот только мне от этого не легче.
Через три с половиной часа я тихонько закрываю за собой входную дверь и сажусь в такси, в котором как назло играет To The Moon And Back. Уверяю себя, что больше никогда не сверну с намеченного пути. И пусть хоть заиграется эта дурацкая песня.
– Я сделала это! Я сделала это, Соня! – верещу я от радости. – Поверить не могу, что у меня получилось!
– А я всегда знала, что ты добьешься своего! – обнимает она меня. – Отличные новости к самому завершению года, правда? И повод пропустить пару бокальчиков, а?
– Я не против. Ко мне?
– В твою шикарную квартирку? – с сомнением оглядывает она меня. – Разумеется! Но для начала расскажи, как это было? Что тебе сказали? Цветы хоть подарили?
– Какие цветы? – смеюсь я. – После новогодних каникул я встречаюсь с ведущим редактором и очень надеюсь, что у нее для меня будут приятные новости. Я готова приносить ей кофе по первому требованию и туфли губкой полировать.
– Про туфли ты уж совсем загнула! С ума сойти, – оглядывает она меня с улыбкой. – Победить в конкурсе по переводу! Я горжусь тобой!
– Я сама собой горжусь.
– И как ты успела всё сделать? Не понимаю!
Соня возвращается на кассу, пробивает несколько тетрадей и учебное пособие по английскому языку. Вчера я узнала потрясающую новость и от счастья не могла сомкнуть глаз. Такая большая и маленькая победа значит для меня очень много. И мне бы так хотелось разделить её с Яном. Уверена, он бы порадовался за меня и приготовил что-то очень вкусное… Пасту, например.
«Макароны я люблю».
«С недавних пор это мое любимое блюдо».
Воспоминания издеваются надо мной. Чем больше проходит дней без Яна, тем сильнее они давят на меня. Я ушла из его дома и жизни, оставив всякое желание и надежду на возвращение. С каждым днем, отдаляющим нас друг от друга, мне всё больше становятся понятны опасения Яна. Его осторожность и недоверие так же объяснимы, как и мой извечный страх быть похожей на маму. Я часто задумываюсь над её прошлым. Представляю, как она расхаживает по роскошному салону красоты, считая его своим. А потом вдруг на нее обрушивается правда: отец Яна не даст ей бразды правления. Её сокровище принадлежит его законной супруге, о которой он, к сожалению, не думал, когда связывался с очаровательной мошенницей. А моя мать – настоящая мошенница, которая точно была уверена, что пройдет время и Павел Леманн просто подарит ей весь этот бизнес.
Мой телефон в кармане вибрирует. Каждый раз мое сердце замирает, когда на экране появляется неизвестный номер. Не знаю, чего боюсь, но мне просто не нравится эта неизвестность в цифрах. Вдруг это мама, от которой всё это время не было никаких вестей?
– Да?
– Тая, здравствуйте. – Приятный мужской голос и вроде бы с благими намерениями.
– Добрый день.
– Вероятно, вы меня не узнали. Это Виктор Сергеевич. Помните? Мы с вами общались в доме Яна, когда…
– Да! – выдыхаю я. – Разумеется!
– С наступающим вас.
– И вас! – Теперь
