опускаю голову и кусаю ее за горло, так сильно, что Кария наконец-то начинает кричать, сжимая во рту мои пальцы, врезаясь зубами мне в кожу. Я смеюсь, чувствуя на языке привкус железа, и даю ей возможность сделать вдох.
Глава 29
КАРИЯ
Саллен проталкивает пальцы мне в горло, и в уголках моего рта скапливается слюна. От удушья с моих губ срывается отчаянный звук. В месте укуса щиплет шею, у меня кружится голова и начинает болеть живот. От вина, от него; не знаю, но в любом случае, я фантастически пьяна.
И все же я хочу говорить. Хочу ему ответить.
«Нет, я не хочу уйти, глупый мальчишка. Я не боюсь. Ты не пугающий. Ты не монстр, каковым себя считаешь».
Тогда я кусаю его за руку, потому что не могу вымолвить ни слова, когда он затыкает мне пальцами рот.
Но он их не убирает.
Я сильнее стискиваю зубы, чувствуя под ними кости, ощущая на языке свой вкус и вспоминая, как он приказывал мне делать это, когда я была под успокоительным.
Ему нравится, когда его кусают. До меня он, наверное, этого не знал.
С губ Саллена срывается стон, и мне становится жарко. Я впиваюсь пальцами в простыни, потому что, несмотря на стекающую по моему лицу слюну и его карающую позу, он не причиняет мне боли и не пугает меня, и я буду твердить это себе миллион раз, пока это не станет правдой.
Я вонзаю резцы в костяшки его пальцев, у меня в висках стучит пульс, но Саллен лишь все глубже проталкивает их мне в горло, пока к нему не подступает желчь, и я вынуждена разжать челюсти.
Затем он резко отстраняется.
У меня сжимаются легкие, я хватаю ртом воздух и впиваюсь ногтями в ладони, а белые простыни смягчают боль.
Саллен взбирается на меня всем своим весом, поворачивает мою голову к себе. Влажными дрожащими пальцами он откидывает с моего лица волосы самым странным, самым нежным жестом, противоречащему тому, что он делал всего несколько секунд назад. Его грудь вздымается под толстовкой, взгляд скользит вдоль моей скулы по траектории обнаженных пальцев. Дикими, потемневшими глазами Саллен изучает строение моего лица, как будто для него нет ничего любопытней.
Как будто это не он только что укусил меня, запихнул мне пальцы в горло и пытался запугать.
Как будто это не я не укусила его в ответ.
А может, как будто он хочет переломать все кости у меня под кожей.
Я плотнее прижимаю локти к телу, но сопротивляюсь дикому желанию оттолкнуть Саллена, поскольку вино слишком быстро кружится у меня в голове, и я пытаюсь за считанные секунды осознать все, что только что произошло.
Несмотря на все это, я ни разу не попыталась с ним бороться. Я оттянула ворот его водолазки, но не оттолкнула Саллена. Неужели он не заметил?
«Я и правда ничтожество, но только для тебя».
У меня в сознании мелькают краснеющие у него под горлом шрамы, неровные слова, дюймы плоти, обезображенные каким-то лезвием, глубоко вонзившимся в его прекрасную кожу.
«Как он посмел?»
Это первое, что слетает с моих губ, когда Саллен успокаивается, прижав своими коленями мои бедра. Мы так близко, и все же его разум вне пределов моей досягаемости.
— Как ты посмел? — шепчу я, глядя на него, и, пытаясь отдышаться, сопротивляюсь желанию вытереть с лица слюну.
Я замечаю резкую линию его подбородка, бугорок плоти под воротом, который теперь снова поднят. Его длинные ресницы, тонкий нос и горечь в карих глазах.
— Это ты сам с собой сделал? — срывающимся голосом произношу я, и комната снова начинает кружиться, но я сосредотачиваюсь на неподвижной фигуре Саллена. — Ты порезал себя?
Он продолжает водить дрожащими пальцами по моей щеке, снова и снова, как будто прощупывает под ней кости. Саллен держит мое лицо своей затянутой в перчатку рукой, как будто боится, что я от него отвернусь.
Он не понимает, что я никогда этого не сделаю.
На его нижней губе остался едва заметный красный след от укуса, и я чувствую пульсирующую рану на горле, но, как ни странно, это скорее нечто сокровенное, чем болезненное. Как секретный укус, который навсегда останется со мной.
— Скажи мне, — не отводя от него взгляда, шепчу я. — Ты сам это написал?
Для этого ему пришлось бы смотреться в зеркало. Чтобы оставить такой глубокий шрам, нужно вынести адскую боль. Непрекращающуюся. Буквы не были похожи на свежие раны со свойственным им жемчужно-розовым цветом. Интересно, в какой год своей жизни он почувствовал, что должен вырезать на себе такие жестокие слова. Интересно, могла ли я хоть как-то этому помешать во время наших кратких встреч.
«Почему ты не позволил мне спасти тебя?»
Саллен проводит указательным и средним пальцами по моей щеке. Затем медленно поднимает взгляд к моим глазам. Изумрудно-зеленый капюшон отбрасывает тень ему на лицо в и без того темной комнате, я не могу разглядеть его волосы, но из-под ткани выглядывают густые коричневые пряди, и мне хочется зарыться в них пальцами. Погладить его по голове. Сказать ему, что он вовсе не ничтожество.
Саллен опускает взгляд на мою шею, разглядывая место, куда он вонзил свои острые клыки. Выражение его лица никак не меняется.
— Нет, — наконец отвечает он низким голосом, не отрывая глаз от укуса.
— Будет синяк, — шепчет он и, медленно разведя пальцы, прислоняет к моей щеке. Два его пальца почти касаются моих глаз, его ладонь такая большая, что охватывает все мое лицо. Он как будто баюкает меня. — Может начаться заражение.
— Рана неглубокая, — тихо говорю я.
Сердце разрывается от его признания, что это сделал не он. Хотя в этом есть что-то сладкое. Что он не пал так низко. Или, если и пал, то никак этим не воспользовался, по крайней мере, не там. Но практически все его
