тебя есть генетически модифицированные суперсперматозоиды, которые смеются над противозачаточными средствами, пролетая мимо них по пути к оплодотворению яйцеклеток.
— Нет. Я имею в виду, да, моя сперма, очевидно, супер, но нет, всему остальному.
После минутного изучения тыражения его лица я говорю: — Потому что ты говоришь, что твои сперматозоиды не смеются. У твоих сперматозоидов спокойное сучье лицо, как и у тебя.
Его брови взлетают вверх. — Прости?
— Не ввязывайся в драку.
— Драка?
— Если тебе нужно определение, это именно то, чем ты сейчас занимаетесь.
— Я не участвую в гребаной драке!
— Конечно. Позвольте мне просто подождать секунду, пока мои лопнувшие барабанные перепонки заживут, и мы сможем продолжить это обсуждение.
На его лице сменяется несколько тыражений — ярость, веселье, неверие, — затем он переворачивает меня на живот и быстро шлепает по голой заднице пять раз подряд.
Это шокирует.
Жестко, жгуче и шокирующе, в первую очередь из-за того, как сильно это меня заводит.
Жар разливается по моей коже. У меня такое ощущение, что моя попа горит. Затем и все остальное во мне тоже, потому что Мал смотрит на мое лицо с голодом в глазах.
— Тебе это понравилось.
Его голос стал низким и сиплым. Он наблюдает за мной, облизывая губы, как хищник перед сочной трапезой.
Мое сердце колотится, я говорю, задыхаясь: — Мне придется разбить свой ответ на две части, потому что, во-пертых, нет, мне это не понравилось. Мой мозг судит нас обоих очень строго. Мой преподаватель женских дисциплин из колледжа тоже. Но, во-вторых, черт возьми, это было горячо.
—Тебя никогда раньше не шлепали?
Я недоверчиво смотрю на него. — Кто посмеет отшлепать мышиного оленя с крошечными, похожими на бивни, клыками?
Улыбка, расплывающаяся на его лице, совершенно развратна. Он растягивает слова: — Чего еще ты никогда не делала?
— Не твое дело, Ромео.
Он проводит ладонью по моему горящему заду и нежно целует меня в плечо. Приблизив рот к моему уху, он шепчет: — Тебе нравилось, когда моя рука сжимала твое горло, да?
Я вспоминаю, как мы занимались сексом на полу в гостиной. Я приписала интенсивность этого переживания нападению медведя, но, возможно, то, что он сжал мою шею, тоже имело к этому какое-то отношение.
Я кончила так сильно, что увидела звезды.
Он также сделал это, когда вломился на конспиративную квартиру в Бостоне. Схватил меня своей большой грубой рукой за горло и сжал, угрожая задушить.
Примерно тогда я перестала бояться и начала вести себя дерзко.
Срань господня.
Twizzlers —не единственная моя слабость?
Прикусив нижнюю губу, я смотрю на него и киваю.
Он опускает голову, чтобы коснуться своими губами моих. — Хорошо. Это хорошая отправная точка.
Мне умереть сейчас или подождать до тех пор, пока мы не займемся тем извращенным трахом, который, как я подозреваю, он запланировал?
У меня нет времени обдумывать это, потому что он встает с кровати, поднимает меня, несет в ванную и снова трахает в душе. Он прижимает меня к стене и входит в меня, кусая за шею.
Может быть, быть очаровательной не так уж и плохо, в конце концов.
Проходят дни. Мал больше не уезжает в город.
Наш ежевечерний ритуал купания продолжается, только теперь, когда Мал моет меня, он говорит по-английски, а не по-русски. Он рассказывает мне о своем детстве. Своей семье. Своих друзьях. Своих домашних животных.
О его брате Михаиле.
Он рассказывает мне, как в детстве посмотрел фильм Клинта Иствуда и решил, что станет ковбоем, когда вырастет. Потом, позже, он увлекся боксом и подумал, что у него может появиться шанс заняться им профессионально.
До той ночи в баре. До того рокового удара.
Пока он не встретил Пахана, и все его мечты не были разбиты.
Он рисует картину человека, живущего в полном одиночестве, как разумом, так и телом, существующего только для того, чтобы выполнять приказы стыше. У него никогда не было детей и он не был женат, потому что это было запрещено.
Его жизнь не принадлежала ему.
Братва — первая и навсегда.
Долг или смерть.
Иногда я холодею, слушая его истории. Иногда мне хочется плакать. Но я всегда задаюсь вопросом, кем бы он мог быть, если бы его жизнь пошла другим путем.
Но я безумно рада, что все пошло так, как пошло, потому что, если бы его жизнь пошла по другому пути, мы бы никогда не встретились.
Я чувствую себя виноватой из-за этого, и я знаю, что это неправильно, но это правда. Я рада всем его темным, извилистым дорогам, потому что они привели его ко мне.
Это секрет, который я тщательно охраняю.
Однажды, когда мы заканчивали завтракать, он ни с того ни с сего спрашивает меня, не хочу ли я научиться стрелять из пистолета.
Это пугает меня. Его ответ не успокаивает.
— Зачем мне нужно уметь стрелять из пистолета?
— Лучше знать и не воспользаваться, чем не знать когда будет необходимо.
Это звучит как мудрый совет, но также и как предупреждение. Словно в любой момент наш маленький кусочек рая в дикой местности может разорваться надвое.
Итак, я учусь стрелять из пистолета.
Затем я учусь стрелять из винтовки.
Когда мы обнаруживаем, что я не только очень хорошо поражаю неподвижные мишени, но и получаю от этого удовольствие, Мал предлагает мне пойти с ним на охоту и попробовать поразить что-нибудь движущееся.
— Я бы никогда не смогла застрелить животное, — вот мой немедленный ответ.
— Если бы у тебя в руках было мое ружье, когда медведь бросился на тебя, ты бы нажала на спусковой крючок?
— Самооборона — это не то же самое, что тыходить на улицу и искать кого-нибудь, кого можно убить.
Мал мгновение молча смотрит на меня. Его глаза бесконечны и темны.
— Убийство есть убийство, независимо от стоящих за ним намерений. Морализаторство не меняет того факта, что ты сделал что-то живое неживым.
Он ничего не отвечает.
Поскольку он эксперт в этом вопросе, я достаточно мудра, чтобы не спорить с ним.
Однажды поздно вечером ему звонят, и это все меняет.
Мы лежим в постели, его ноги подтянуты к моим. Я засыпаю, когда жужжащий звук возвращает меня в сознание.
Это звонит его мобильный телефон в кармане пальто.
— Ты собираешься ответить на этот вопрос?
— Я должен. Он не двигается.
— Ничего страшного, если тебе придется. Я не возражаю.
Он сжимает меня в объятиях, бормоча: — Ты должна возражать.
Но потом он вздыхает, встает с кровати и берет телефон. Он подносит трубку к уху и коротко произносит: —
