Ознакомительная версия.
— Ну а мы как, Дэви? — сказала Линда. — Всех нас ждет одинаковая участь, но мы же почему-то не ропщем.
— Няня — будет, — сказала Луиза, фыркнув, что явно означало: «И я в этом солидарна с няней».
— Няня! У нее свои представления о жизни, — сказала Линда. — Ну а мы ведь, кажется, должны понимать, за что воюем, и я лично считаю, что Пуля совершенно прав. А уж если я так считаю, в моем нынешнем положении…
— Оставь, о вас-то позаботятся, — с горечью возразил Дэви, — о беременных женщинах всегда заботятся. Увидишь, витаминами завалят из Америки, и тому подобное. Вот обо мне никто не побеспокоится, а у меня такое хрупкое здоровье, мне противопоказано, чтобы меня кормила немецкая армия, станут они разбираться в моем пищеварении! Знаю я этих немцев!
— Ты всегда говорил, что никто так не разбирается в твоем пищеварении, как доктор Мейерштейн.
— О чем ты, Линда? Что они, сбросят тебе на Алконли доктора Мейерштейна? Ты же прекрасно знаешь, он сколько лет как сидит в концлагере! Да нет, придется, видно, примириться с мыслью о медленной смерти — не слишком радужная перспектива, сказать по совести.
После этого Линда отвела в сторону дядю Мэтью и заставила его показать, как взорвать Аладдина.
— У Дэви к этому не очень лежит душа, — объяснила она, — а телом он и подавно слаб.
Некоторое время потом в отношениях Линды и Дэви сквозил легкий холодок; каждый считал, что другой повел себя в высшей степени неразумно. Но это быстро кончилось. Они слишком любили друг друга (Дэви, я уверена, вообще никого на свете так не любил, как Линду) — притом, как справедливо заключила тетя Сейди: «Кто знает, может статься, и не возникнет нужда идти на такие крайности».
Так потихоньку минула зима. Пришла весна, необычайной красоты, как всегда в Алконли, поражая яркостью красок, полнотою жизни, забытыми и нежданными после пасмурных месяцев суровой зимы. Зверье вокруг обзаводилось потомством, повсюду копошился молодняк, и мы не могли дождаться, когда уж и нам настанет черед рожать. Дни, даже часы ползли томительно, и Линда на вопрос о времени начала уже отвечать своим «нет, получше».
— Который час, родная?
— Угадай.
— Полпервого?
— Нет, получше, без четверти час.
Мы, три беременные женщины, стали огромными, мы передвигались по дому, словно живые символы плодородия, издавая тяжкие вздохи, и с трудом переносили жару первых погожих дней.
Ни к чему теперь Линде были восхитительные парижские туалеты: в бумажной блузе, свободной юбке и сандалетах, она низошла до нашего с Луизой уровня. Покинула достов чулан и в хорошую погоду проводила дни, сидя на опушке леса, пока Плон-Плон, с некоторых пор страстный, хотя и неудачливый охотник на зайцев, шумно дыша, рыскал туда-сюда в зеленоватом сумраке подлеска.
— Ты позаботься о Плон-Плоне, котик, если со мной что-нибудь случится, — сказала она. — Он мне служил таким утешеньем все это время.
Но это сказано было просто так, как говорят, твердо зная, что будут жить вечно, — кроме того, она ни словом не обмолвилась ни о Фабрисе, ни о ребенке, что непременно сделала бы, если б ее и вправду посещали дурные предчувствия.
Луиза родила в начале апреля; ребенка назвали Энгус. Он был у нее шестой, а сын — третий, и мы всем сердцем ей завидовали, что она уже с этим разделалась.
Мы с Линдой рожали 28 мая, обе — сыновей. Оказалось, что врачи, которые предупреждали, что Линде больше нельзя иметь детей — не такие уж балбесы. Роды убили ее. Умерла она, я думаю, совершенно счастливой и почти не мучилась, но для нас в Алконли — для отца ее и матери, братьев и сестер, для Дэви и лорда Мерлина — погас свет очей, ушла невозместимая радость.
Приблизительно в то же время, когда не стало Линды, Фабриса схватило гестапо; немного погодя его расстреляли. Он был героем Сопротивления, имя его стало во Франции легендой.
Маленького Фабриса я, с согласия Кристиана, его отца по закону, усыновила. У него черные глазки, того же рисунка, что и Линдины синие, и другого такого красивого, очаровательного малыша я не знаю. Люблю я его ничуть не меньше — возможно, больше — чем своих родных детей.
Когда я еще лежала в оксфордской частной лечебнице, где родился мой сын и умерла Линда, меня пришла проведать Скакалка.
— Бедная Линда, — с чувством сказала она, — бедняжечка. Но ты не думаешь, Фанни, — может быть, оно и к лучшему? У таких женщин, как мы с Линдой, жизнь с годами становится не сахар.
Мне не хотелось обидеть свою мать, возразив, что Линда — иного сорта женщина.
— Нет, я верю, что она была бы счастлива с Фабрисом, — сказала я. — Это была настоящая любовь, на всю жизнь.
— Ах, дорогая, — печально произнесла Скакалка, — так ведь всегда думаешь. Каждый, каждый раз…
Универсальный магазин в Лондоне, первоначально предназначавшийся для военных.
Из поэмы Альфреда Теннисона (1809–1892) «Леди Клара Вир де Вир».
(Ок. 63–12 до н. э.) — римский полководец, сподвижник императора Августа.
Начало арии Розины из оперы Моцарта «Севильский цирюльник».
«Лючия ди Ламмермур», опера Доницетти.
Дуглас Томпсон, английский поэт XIX в., из песни «Ныряльщик».
Френсис Дрейк (ок. 1540–1596), английский мореплаватель, адмирал, один из «пиратов» королевы Елизаветы.
Сеймур Эдуард, герцог Сомерсетский (1506–1562).
Петарды (фр.).
— Ну как, — пукают, разве не ясно? (фр.).
— Что это еще за заварной крем, который пихают куда ни попади? (фр.).
Популярный роман Маргарет Кеннеди и Бэзила Дина, 1926.
Религия и этическое учение (основано Мэри Бейкер Эдди в 1866 г.), по которому всякая болезнь — духовного происхождения, а лечение основано на принципах Священного Писания.
Фредерик, сын короля Георга II, принц Уэльский.
Джордж Брайен Браммел (1778–1840), знаменитый светский лев и близкий друг короля Георга IV в бытность его принцем-регентом.
Дерзкий вопрос, заданный Дж. Б. Браммелом о принце Уэльском, будущем короле Георге III.
Ознакомительная версия.
