что его по-настоящему волнует.
И мне действительно удалось заглянуть Карине в душу. Увидеть ее боль под другим углом. Не глазами отвергнутого мужчины, а глазами стороннего наблюдателя. Бесстрастного и объективного.
А боли в ней было много. Большой и маленькой. Обжигающей и парализующей. Острой и притупленной. После прочтения этих книг у меня создалось ощущение, что Карина и есть сгусток этой боли. Закостеневший и обросший шипами, но внутри все такой же уязвимый.
Именно благодаря ее романам со временем моя обида сменилась сочувствием, а желание обладать уступило месту философскому намерению отпустить. И я придерживался этого намерения до последнего. Вплоть до этого дня.
А вот сегодня вживую увидел — и как захлестнуло… Закрутило и в самую пучину чувств бросило. Не освободился я ни хрена. И не выздоровел. Так и болею ей. Так и люблю.
— Да, это и впрямь странно, — после затянувшегося молчания отвечаю я. — Натуральный фанатизм.
— Бо, — подозрительно сощурившись, подруга опускается рядом со мной на диван. — Только не говори, что эта писательница и есть твоя таинственная несбывшаяся любовь. Пожалуйста, скажи, что я ошибаюсь.
Смотрю на Ассоль и криво улыбаюсь. Она умна и невероятно сообразительна. Наверное, поэтому в свои двадцать семь уже занимает столь высокий пост в известном журнале. Такие девушки на дороге не валяются. В современном мире дешевых пустышек они на вес золота.
Но, говоря по правде, это все неважно. Потому что любят не за выдающуюся внешность, сильный характер и развитый ум. Любовь вообще очень взбалмошная, дикая и совершенно неадекватная дама. Она не спрашивает, не сравнивает, не анализирует. Просто приходит, с ноги распахивает сердце и селится в нем без всякого разрешения. На нее можно злиться, ее можно ругать, отрицать, ненавидеть…
Но истина в том, что на свете нет ничего лучше этой чертовой любви.
Знаете, если я что-то и понял за последние два года, так это то, что ни слава, ни деньги, ни тусовки не заменят близости по-настоящему любимой женщины. Даже если она ершится и строит из себя Снежную Королеву.
— Ты не ошибаешься. Это правда она.
Ассоль замирает в состоянии шока, а я поднимаюсь на ноги и принимаюсь заново застегивать рубашку.
— И… Что теперь? — резко осипнув, интересуется подруга. — Ты же… Ты же не к ней сейчас собираешься?
Упираюсь взглядом в ее расширенные глаза, и она все понимает без слов.
— Господи, Бо! Да очнись же ты! Она тебя бросила, ноги об тебя вытерла, ты два года страдал! — Ассоль вслед за мной вскакивает с дивана. — Она тебя не любит, а я люблю!
Быть любимым, конечно, хорошо. Но любить самому все-таки несравненно круче.
— Прости, ладно? Я не могу по-другому. Ни тебе, ни себе врать не хочется. Я поехал, а ты можешь остаться, — торопливо говорю я, устремляясь в прихожую. — А если решишь уехать, просто дверь захлопни, хорошо?
— Но Богдан! — она семенит за мной.
— Ассоль, в этой ситуации я тотальный придурок, просто конченный мудила. Можешь всем так и сказать. Ничуть не обижусь. Ты права, а я нет, — просовываю ноги в кеды и распахиваю дверь. — До скорого. И еще раз извини.
Карина
Настроение колеблется где-то на уровне напольного плинтуса. На душе гадко, и хочется напиться. Желательно до беспамятства, до полного притупления чувств. Выпитое на приеме шампанское уже давно выветрилось, поэтому болезненные мысли режут по живому, безо всякой анестезии.
И зачем я вообще пошла на день рождения фонда? Могла бы догадаться, что там будет Богдан. Или списки приглашенных заранее пролистать. Тогда бы не было этой пытки под названием «смотри и кусай локти, Карина». Несколько часов любоваться на мужчину, который некогда был твоим, и его сногсшибательную спутницу — так себе удовольствие. Все соки из меня выжало.
Скидываю туфли и, не включая света, прохожу на кухню. В баре лежит бутылка сухого, и я намереваюсь скрасить ей этот полный уныния вечер. Сегодня я только и делала, что натянуто улыбалась и усиленно убеждала себя в том, что рада за Богдана. А теперь, оказавшись вдали от любопытных глаз, поняла, что это не так. Ни черта не так.
Да, его карьерные достижения действительно вызывают во мне восторг, но вот успехи на личном фронте откликаются исключительно саднящей болью в сердце. Неприятно, жалко и даже как-то по-детски обидно. А еще ревность внутри клокочет. Прямо взбешенным вороным конем на дыбы встает. Ведь раньше Богдан был моим. Принадлежал мне. Любил меня.
А теперь больше нет. Теперь у него другая. Красивая, молодая и наверняка куда более осознанная, чем я. Почему-то я даже не сомневаюсь в том, что Ассоль прекрасно понимает, как ей повезло с Богданом и что таких мужчин, как он, раз-два и обчелся. Ко мне это понимание тоже пришло, но с задержкой. Тогда, когда стало уже поздно. А она обо всем догадалась, будучи в моменте. Что сказать? Счастливая.
Вонзаю штопор в пробку и, несколько раз прокрутив, откупориваю бутылку. Носа тут же касается приятный винный аромат, и я, торопливо наполнив бокал почти до краев, жадно припадаю к нему губами. Пью залпом и без остановки, словно обезумевший от жажды странник. Говорила же, напиться хочу — чтобы наконец отпустило, чтобы взяло и разом затушило пожар неуместных чувств к Богдану.
Хотя… Если даже время, подкрепленное расстоянием, с моими чувствами не совладало, то уповать на вино по меньшей мере глупо. Но «глупо» это прям про меня — сама отшила парня, а сама по нему горюю. Ну не дура ли?
Опустошив бокал, тыльной стороной ладони вытираю губы и приваливаюсь лбом к оконному стеклу. Собственное тело вдруг кажется тесным и каким-то душным. Хочется сбросить кожу, избавиться от всего навязанного и надуманного. Освободиться, обнулиться, взлететь…
А еще к Богдану хочется. Очень-очень. Чтоб обнял, отогрел, синевой глаз окутал. Чтоб окунул в прокуренную негу своего голоса и теплом тела обжег. Чтоб как прежде душу открыл и в любви признался. Чтоб только мой. Чтоб вместе. Чтоб навсегда.
Интересно, есть ли хоть крошечный шанс на то, что при встрече со мной Богдан испытал похожие чувства? Трепет, тоску по минувшему, желание начать все с нуля? Если честно, я готова убить за этот шанс. По головам ради него пойти готова. Потому что сейчас я как никогда ясно осознаю простую истину: я его любила, люблю и, наверное, всегда буду любить.
Эх, знать бы, что у него в душе твориться. В голову бы пролезть и мысли прочитать. Все до единой. Тогда
