Впервые Александр пристально взглянул на младшую дочь и сразу понял, что Нелл права – несмотря на то что в свои десять месяцев Анна была миловиднее, чем старшая сестра, ухоженнее и упитаннее. Черные волосы, черные бровки и реснички, серовато-голубые глаза, бессмысленный взгляд которых ни на чем не останавливался. Но какие-то мыслительные процессы происходили в этой головке, потому что Анна сразу поняла, что ее держат незнакомые руки, что она сидит не на привычных коленях Яшмы. Извиваясь и отталкивая чужака, она расплакалась.
– Спасибо, Яшма, возьми ее, – велел Александр, желая посмотреть, насколько быстро успокоится Анна. Это произошло почти немедленно: едва очутившись на руках у Яшмы, девочка умолкла и открыла рот, требуя еды.
– А теперь скажи мне правду, Яшма, – негромко продолжал Александр. – Давно ты поняла, что Анна сильно отстает в развитии?
Слезы покатились по щекам китаянки; вытереть их было нечем – обе руки занимал ребенок.
– Почти сразу, мистер Кинросс, – всхлипнула она. – Бидди Келли тоже поняла. И миссис Саммерс. О, как они потешались в кухне! Но я схватила нож и пригрозила перерезать им глотки, если они хоть кому-нибудь в Кинроссе разболтают про Анну.
– И они тебе поверили?
– Да. Они поняли, что так я и сделаю. Ведь я узкоглазая язычница.
– Что умеет Анна?
– Мистер Кинросс, она понемногу выправляется, честное слово! Только учится долго, очень долго. Видите, она уже умеет есть с ложки. Научить ее было нелегко, но она способна учиться. Хун Чжи из китайской аптеки показал мне, как надо делать Анне массаж шеи, чтобы она со временем научилась сама держать голову. – Яшма прижалась щекой к детским кудряшкам. – Клянусь вам, сэр, мне очень нравится ухаживать за ней! Анна – мой ребенок, она принадлежит только мне – не Жемчужине, не Крылышку Бабочки… Пожалуйста, сделайте милость, не отнимайте ее у меня! – И она снова залилась слезами.
С трудом, по-старчески поднявшись, Александр погладил Яшму по голове.
– Не волнуйся, детка, я никуда тебя не отошлю и Анну не отниму. Твоя преданность ей достойна высших похвал. Ты права: Анна – твой ребенок.
Короткая лестница вела из коридора в комнаты Элизабет, где Александр не бывал с тех пор, как она поднялась с постели. Он сразу заметил, что вокруг многое изменилось. Когда-то он обставил и отделал эти комнаты по образу и подобию сиднейского отеля, а теперь они больше соответствовали вкусам Элизабет: исчезли лишняя позолота и зеркала, тяжелую парчу заменил пестрый ситец, в обстановке преобладал голубой цвет. Руби называла его безрадостным.
«Да что это со мной случилось, чем я был занят после рождения Анны, если понятия не имел, что происходит в моем доме? Конечно, я не так часто бывал дома – а кому еще я мог доверить строительство дороги до Литгоу? Но никто не задал мне ни единого вопроса, никто мне ничего не сказал. Кроме двухлетней дочери. Я лишний в доме, полном женщин. Мэгги Саммерс… Жирная паучиха в моей паутине. Я должен был это предвидеть. Элизабет сразу ее невзлюбила, и теперь я понимаю почему. Выселить их с Саммерсом с третьего этажа, найти им жилье в Кинроссе. Пусть там и занимается хозяйством. А я найму новую экономку. Буду искать, пока не найдется женщина, которая понравится всем нам. Такая, чтобы не презирала китайцев и не сплетничала, как Бидди Келли, которая и в церковь по воскресеньям таскается только ради сплетен…»
– Элизабет! – позвал он, заглянув в будуар.
Она сразу явилась на зов – с широко открытыми от удивления глазами, не успев сменить после прогулки бордовую амазонку.
– Глупо выбирать амазонку такого цвета, если ездишь на белой кобыле, – высказался он, приветственно кивнув. – Смотри, как заметны на ней белые волосы и шерсть.
Элизабет сверкнула невеселой улыбкой и опустила голову.
– Ты совершенно прав, Александр. В следующий раз закажу цвета слоновой кости.
– Ты каждый день ездишь верхом? – спросил он, подходя к окну. – Люблю лето и длинные-длинные дни.
– И я люблю, – начиная нервничать, согласилась Элизабет. – Да, я катаюсь почти каждый день. Когда не езжу в Кинросс.
Наступило молчание. Александр неотрывно смотрел в окно.
– Что случилось, Александр? Зачем ты сюда пришел?
– Скажи, ты часто видишь Анну? Намного реже, чем свою обожаемую кобылу?
В тишине было слышно, как она затаила дыхание. И задрожала.
– Реже, – упавшим голосом призналась она. – Яшма завладела Анной настолько, что я в детской всегда чувствую себя лишней.
– Неубедительное оправдание, Элизабет, особенно из уст матери. Ты прекрасно понимаешь, что Яшма – твоя служанка и обязана подчиняться приказам. Или ты не старалась поставить ее на место?
Два ярких малиновых пятна вспыхнули на бледном лице Элизабет, она пошатнулась, слегка отвернулась, словно привинченная к полу, и стиснула руки.
– Да, не старалась, – прошептала она.
– Сколько тебе лет?
– В сентябре будет двадцать.
– Как летит время. Дважды мать в девятнадцать, дважды побывала одной ногой в могиле, а теперь свободна, как птица… Нет! – рявкнул он. – Не смей плакать, Элизабет! Не время лить слезы. Выслушай меня, потом поплачешь.
Со своего места Элизабет видела только его спину. В чем дело? Что его гнетет? Она понимала только, что Александр страдает. Мало-помалу он взял себя в руки, распрямил плечи и заговорил мягче и тише:
– Элизабет, я ничуть не виню тебя за то, что ты отдала детей на попечение преданных и заботливых женщин – Крылышка Бабочки и Яшмы, ведь ты сама не знала детских радостей. Все эти поездки верхом, прогулки по Кинроссу, полная и неожиданная свобода вскружили тебе голову, как шампанское. А почему бы и нет? Ты выполняла свой долг, как велел божок старикашки Мюррея, и теперь он исполнен. На твоем месте я бы тоже обезумел от радости. – Он вздохнул. – Но если твой долг передо мной уже выполнен, то перед детьми – еще нет. Я не запрещаю тебе ездить верхом и в коляске, гулять, заниматься, чем ты пожелаешь, потому что знаю, как безобидны твои развлечения. Но ты должна заботиться о наших дочерях. Нелл через два-три года будет уже совсем самостоятельная, а вот Анна вряд ли.
Малиновые пятна поблекли, Элизабет упала в кресло и приложила ладони к щекам.
– Так ты заметил…
– Значит, и ты тоже?
– Да, хотя Яшма вечно твердила, что Анне нездоровится, неудобно, холодно, болит спинка. Меня мучили подозрения, но я не решалась проверить их. Александр, ты слишком добр ко мне. Я заслужила все мыслимые упреки и обвинения. Но как ты узнал, что развитие Анны задерживается?
– Сегодня ко мне прибежала Нелл и спросила, что с Анной. Наша старшая дочь заметила, что ее сестренка не держит голову, что у нее рассеянный взгляд. И я сразу отправился в детскую и вытянул из Яшмы всю правду. – Он повернулся лицом к жене – бесстрастный, с холодными глазами: – Развитие Анны не просто задерживается, Элизабет, – она умственно отсталый ребенок.
