О да, уверен, она просто в восторге.
— Привет, мам. Как дела в Бостоне?
— Неплохо. На самом деле я только зашла. Была на собрании исторического общества. Мы обсуждали с городом вопрос восстановления старой библиотеки на Вашингтон-стрит.
— Интересно. — Если бы. — Папа дома?
— Да. Сейчас я позвоню ему по интеркому.
Угу. У нас дома на Бикон-Хилл в каждой комнате установлены интеркомы, потому что именно так общаются между собой богатые люди. Разве у них есть время отвлекаться от пересчитывания кучи бабла на то, чтобы отнести в соседнюю комнату телефон?
Через минуту меня прохладно приветствует мой отец.
— Что такое, Райан?
И тебе здравствуй, папа.
— Привет. Просто хотел поговорить с тобой об интервью Sports Illustrated.
Он немедленно настораживается.
— А что с ним?
— Я не стану давать его, пап. — Я делаю паузу. Он молчит, и я торопливо вставляю: — Первые сезоны слишком непредсказуемы.
— Понятно. — В его голосе появляется резкость. — И это никак не связано с желанием утаить от журнала свои… увлечения?
— Дело не в этом, — настаиваю я. — Я не хочу, чтобы за мной весь сезон ходил журналист, особенно если этот сезон станет провальным. — Я стискиваю зубы. — Что до моих увлечений, то можешь не беспокоиться. В настоящий момент этой проблемы не существует.
— Понятно, — произносит он снова. — Выходит, это все-таки был просто период. — В его тоне самодовольство.
Да, пап. Просто период. Моя ориентация — сама моя суть — это просто период.
Горечь, угрожая удушить меня, забивает мне горло. Не сейчас, отец. Никогда. Но особенно не сейчас.
— Короче, спасибо за предоставленную возможность, но этому интервью не бывать. Поблагодари, пожалуйста, за меня своего друга.
Я, не прощаясь, вешаю трубку, потом вскакиваю на ноги, борясь с желанием что-нибудь расколошматить. Я плохой человек, раз не перевариваю своих родителей, да? Нет, раз я их ненавижу? Иногда мне кажется, что за свои мысли я попаду прямо в ад.
Закусив изнутри щеку, я обвожу взглядом гостиничный номер. Можно, наверное, посмотреть телевизор. Заказать в номер поесть. Что-нибудь сделать, чтобы отвлечься от мыслей о Джейми, от родителей, от пиздеца в своей жизни.
Но у меня такое чувство, будто стены надвигаются на меня. Мне нужно выбраться из этого номера. Мне нужно выбраться из своей головы.
Я хватаю бумажник и карточку-ключ, засовываю все это в карман и выгружаюсь из отеля на улицу, а там останавливаюсь посреди тротуара, потому что не представляю, куда тут идти. Прикидываю, не заглянуть ли в бар через дорогу, но опасаюсь, что на одном бокале не остановлюсь. В свой первый вечер в Торонто я вусмерть надрался, а после всю ночь то стоял на коленях над унитазом, пока меня выворачивало наизнанку, то лежал на кровати, свернувшись калачиком и тоскуя о Джейми. Превращать это в привычку я не хочу.
Я начинаю идти. Сейчас восемь вечера, будний день, так что магазины еще работают, а на улицах много людей. Но ничто и никто не вызывает у меня интереса. И я иду дальше. Иду и иду, пока мое внимание не привлекает неоновая вывеска вдалеке.
Тату-салон манит меня, словно свет в конце тоннеля. Ноги сами собой идут в его сторону, и в конце концов я внезапно оказываюсь перед входом.
Я уже давно подумывал о новой татуировке, но раньше то, что я хочу на себе видеть, казалось слишком сопливым. Теперь же моя идея отдает горечью.
Секунду поколебавшись, я изучаю табличку с часами работы. Салон закрывается в девять. Сейчас восемь двадцать. Скорее всего, у мастера не хватит времени на прием, но почему бы и не проверить? Импульсивные решения — это мое.
Когда я переступаю порог, над дверью звякает колокольчик, и из-за стойки выглядывает длинноволосый парень. На нем черная майка. Развалившись в кресле, он держит на коленях журнал. Его шея, плечи и руки сплошь покрыты татуировками.
— Привет, — говорит он непринужденно. — Чем могу помочь?
— Без записи можно? — спрашиваю я.
— Да, но это зависит от сложности и размера. Некоторые за один раз не набьешь. — Он бросает взгляд на татуировки, торчащие из-под моих рукавов. — Но ты, наверное, и так это знаешь.
Я оглядываюсь, рассматривая фотографии, которыми увешены стены. Среди них есть несколько невероятных работ.
— Это все сделал ты?
— А то. — Он ухмыляется. — Хочешь что-нибудь из примеров?
— Нет, кое-что очень простое. — Я показываю свое правое запястье. — Строчку текста вот тут.
— Такое сделаем без проблем. — Он откладывает журнал и поднимается на ноги, затем озвучивает мне цены.
Они оказываются терпимыми, плюс парень располагает к себе, и потому, когда он приглашает меня вглубь помещения, я без лишних вопросов иду за ним следом.
Он уводит меня за темную ширму на свое рабочее место. Здесь чисто, ничего лишнего. Это хороший знак.
— Я Вин, — говорит он.
Я выгибаю бровь.
— Часом, не Дизель?
— Нет, — хмыкает он. — Романо. Вин — это сокращенное от Винченцо. Мои родители итальянцы.
— Я Вес.
Мы пожимаем друг другу руки, и он показывает на кресло.
— Садись. — Когда я сажусь, он закатывает рукава и спрашивает: — Так какой текст ты хочешь набить?
Я лезу в карман за телефоном. Открываю запись в блокноте, затем показываю ему.
— Вот эти вот цифры.
Он изучает экран.
— Набить прямо цифрами или словами?
— Цифрами.
— Размер?
— Может, с полдюйма?
Кивнув, Вин берется за ручку и переписывает цифры в блокнот, после чего возвращает мне сотовый. Ручка летает по бумаге, пока он рисует эскиз. Через минуту он показывает мне, что получилось.
— Как-то вот так?
Я киваю.
— Отлично.
— Тебе легко угодить. — Под моим придирчивым взглядом он быстро перемещается по салону, доставая необходимые инструменты. Я рад видеть, что медицинская игла, которую он приносит, запечатана в упаковку. Значит, использованные иглы в салоне выбрасывают.
Наконец Вин садится напротив. Со щелчком надевает пару перчаток из латекса, затем достает из упаковки иглу и тянется за машинкой.
— Так где это? — спрашивает он.
Я морщу лоб.
— Где что?
Он протирает мое запястье дезинфицирующим раствором.
— Эти цифры… Это же широта и долгота, верно? Координаты. Куда я попаду, если поищу их на карте?
— В Лейк-Плэсид, — говорю я угрюмо.
— О. — Он выглядит заинтригованным. — Почему Лейк-Плэсид? Если что, не стесняйся попросить меня не лезть не в свое дело.
Я сглатываю.
— Нет, все нормально. Просто это место имеет для меня большое значение. Вот и все. Я провел там лучшие летние месяцы своей жизни.
