Ну и что?!
Что в этом такого?
Девяносто восемь процентов населения земного шара не ворочают миллионами, что не мешает им наслаждаться жизнью. Почему я решила, что имею право на особняк с мраморными колоннами и серебристый «Ламборджини», ведь я еще ничего не сделала для того, чтобы все это заработать. Почему я пыталась копировать Жанну, ведь мы с ней так не похожи!
Босыми ногами я прошлепала на кухню. Здоровенная кружка крепкого кофе не помешает. Все равно этой ночью мне не удастся уснуть.
Войдя на кухню, я коротко вскрикнула от неожиданности.
На табуретке возле окна, поджав под себя измученные диетами ноги, сидела хрупкая блондинистая девушка, на вид моя ровесница. У нее было маленькое бледное личико, вздернутый нос и огромные, как у китайского мопса, глаза.
– Здравствуйте. Меня зовут Любовь, – вежливо представилась любительница ночных бдений.
– Любовь, – тоскливым эхом повторила я. Не имя, а издевательство какое-то, насмешка в лицо. Подумать только, какая аллегория – печальная изможденная любовь настигла меня даже в Северном Бутове, где я трусливо спасалась от самой себя. – Я – Саша.
– А я знаю, – слабо улыбнулась блондинка. – Мишаня говорил, что за стенкой спит его сестра. Наверное, мы вас разбудили?
Сложно было поверить, что именно этот хорошенький коралловый ротик еще какой-то час назад изрыгал громогласное «ха-ха-ха».
– Вы здесь ни при чем. У меня бессонница.
– Вот и у меня тоже, – вздохнула депрессивная Любовь. И куда только подевался ее талант оглушительно смеяться в самый неподходящий момент? – Мишаня вот спит. А мне грустно.
– Почему? – вежливо поинтересовалась я, хотя меньше всего в тот момент мне хотелось выслушивать исповедь смешливой девицы.
– Любовь, – вздохнула Любовь.
– Саша, – удивленно повторила я. Она что, моего имени не расслышала?
– Нет, я имею в виду любовь. Короче, влюбилась я.
– В Мишаню, что ли? – развеселилась я.
– Откуда ты знаешь? – наивно удивилась эта ненормальная. – Он обо мне когда-нибудь рассказывал?
Мне стало ее жаль, и я позволила себе крошечную ложь:
– Кажется, что-то упоминал.
Любовь просияла. У нее были ослепительно белые зубы, ей бы в рекламе антикариесной жвачки сниматься, а не сидеть на захламленной кухне и страдать от неразделенных чувств.
– Я с ним познакомилась в прошлом году. С тех пор мы встречаемся время от времени. Но я так и не поняла, как он ко мне относится.
– В прошлом году? – удивилась я.
– А что такого?
(«А то, что у Мишани принцип – не встречаться с девушкой больше одного раза», – подумала я.)
– Думаю, у него к вам особенное отношение.
– Да? Вы правда так думаете или пытаетесь меня утешить?
«Меня бы кто утешил», – вздохнула я, а вслух сказала:
– Правда. Я же его сестра, мне лучше знать.
– Значит, не все еще потеряно? – приободрилась Любовь.
– Не все. То есть ничего не потеряно, конечно. Только позвольте дать совет.
– Какой? – она жадно подалась вперед и чуть не свалилась с колченогой табуретки.
– Будьте с ним естественной.
– А я и так вроде бы естественна, – нахмурилась она, – даже не крашусь. Почти. – Тыльной стороной ладони она попыталась ликвидировать с впалых щек расплывшуюся тушь.
– Попробуйте разговаривать с ним так, как сейчас говорите со мной.
– Никак не пойму, о чем вы.
– О том, что вы все время смеетесь! – не выдержала я. – Как в анекдоте. Хорошо смеется тот, кто смеется, как лошадь. Зачем вы это делаете, зачем?! Все сами портите…
– Порчу? Но Мишаня все время шутит… и ему нравится, как я смеюсь. Он сам говорил.
– И все-таки вы попробуйте. Хотя бы один разок. Сами увидите, что будет.
– Ну раз вы так считаете… Вы же его сестра… Как я вам завидую!
– Мне? – криво усмехнулась я. – Мне-то почему?
– Вы живете с ним в одной квартире… Вы можете видеть его, когда захотите. Можете даже прикасаться к нему…
– Нет уж, увольте!
– Да я не то имела в виду, – хихикнула Любовь, – вы меня понимаете, вы же женщина. Я такого, как Мишаня, всю жизнь ждала. Когда я о нем думаю… у меня внутри словно оркестр играет. Не организм, а оркестровая яма.
– Точно, – я удивленно смотрела на ее маленькое восторженное личико, – у меня тоже так бывает. Вместо желудка контрабас, и кто-то вытягивает самый низкий из возможных звуков.
– А здесь, – она прижала крохотную ладошку к груди, – здесь тоненькая флейта. Это и больно, и щекотно, и приятно.
– Скорее больно, чем приятно, – вздохнула я.
– Саша, вы тоже влюблены?
– С чего это вы взяли? – я попыталась заглушить неугомонный контрабас, но внутренний дирижер был куда сильнее внешнего ментора.
– Это видно.
– Люба, идите спать. А то утром круги под глазами будут. А я здесь тихонечко посижу, чайку попью.
– Ладно, – пожала она худенькими плечами, – а вы трусливая.
– Что? – изумилась я. – С какой стати вы ставите мне диагнозы?
– Это не диагноз, а правда, – подойдя к двери, она обернулась, придерживаясь за косяк, и показала мне заостренный кончик розового языка, – влюблены.
Это был не вопрос, а утверждение. Влюбленная Любовь с размазанной по щекам тушью гораздо лучше меня разбиралась в симптоматике.
– Влюблена, – обреченно вздохнула я, включая чайник.
– Спокойной ночи, – улыбнувшись, блондинка скрылась в темном коридоре.
* * *
А я все никак не могла уснуть. Лежала на кровати поверх одеяла и смотрела в окно, на тусклый оранжевый фонарь.
Такая я – сначала сделаю что-то сгоряча, а потом начинаю мучиться, размышляя. Я уговаривала себя – забудь о миллионере, Кашеварова! Ты же вопреки всему добилась, чего хотела. Разлюбила предателя Веснина, хорошего мужика встретила. Что же тебе еще, дурище, надо?
В мою дверь тихонько поскреблись. Я втянула голову в плечи и задержала дыхание – я сразу догадалась, что это депрессивная Любовь вернулась ко мне. Любовь жаждет общения. А мне хочется одного – удавиться. Пожалуй, сделаю вид, что сплю.
– Сань, я же знаю, что ты не спишь, – раздался из-за двери голос Мишани.
– Ладно уж, входи, – вздохнув, разрешила я.
На Мишане были черные стильные трусы-боксеры, которые он почему-то надел наизнанку. «А он ничего, – отстраненно подумала я, – хоть и не в моем вкусе».
– Что, любуешься моими атлетическими формами? – подмигнул мой проницательный друг. – Нет проблем! Присоединяйся к нам. А что, это сейчас очень модно, устроим амур-а-труа.
И он принял одну из традиционных поз культуристов – руки в замке, плечи развернуты, все тело напряжено.
– Прекрати паясничать. Не до тебя мне.
– Да я по делу, – Мишаня сделал вид, что он обижен, – извини, так закрутился сегодня, что забыл тебе передать… А сейчас вот подумал, вдруг там что важное? Тебе заказное письмо пришло.
