В большой комнате в глубине дома в уголке дивана сидела тоненькая бледная девчушка с очень светлыми, небрежно заплетенными косичками, настороженными глазами и копеечными сережками в крохотных ушках.
— Натка! Чего тебя вечно не доорешься! — перешла в наступление Полина. — Люди вот к тебе приехали! Из самого Санкт-Петербурга! Они твою бабушку с дедушкой, говорят, знали. Гостинцев тебе привезли.
Натка даже не пошевелилась при сообщении о гостинцах, которое у другого ребенка вызвало бы как минимум любопытство. Отец Дмитрий вытащил из кармана большую плитку молочного шоколада с изображением Медного всадника на обертке, которую они с Мариной купили вовсе не в Санкт-Петербурге, а в магазинчике, попавшемся им по дороге к Полине. Вместо того чтобы ухватиться за шоколадку, Наташа отвернулась и даже спрятала руки за спину.
— Вот она всегда так! — зло заметила Полина, и стало ясно, что дочка Антонины надоела ей хуже горькой редьки. — Вы уж тут с ней сами… как-нибудь… а у меня… видели… тесто… Перестоится еще… Да и вообще… некогда мне…
Безнадежно махнув в сторону девочки полной рукой, Полина отправилась поближе к своему тесту. Марина подождала, пока она скроется из вида, и попросила отца Дмитрия достать из сумки шкатулку Пелагеи. Тот недоуменно пожал плечами, но шкатулку все-таки достал. Пока Марина молча искала среди драгоценностей маленькие золотые сережки с красными камешками, которые приглянулись ей еще в спальне бабушки Бориса, Натка сидела все так же, отвернувшись от гостей и заложив руки за спину. Найдя серьги, Марина подсела на диван к девочке и сказала:
— Наташа, посмотри, пожалуйста, что мы тебе еще привезли, кроме шоколадки.
Девочка не шелохнулась, и Марине пришлось продолжить:
— Это такие камешки драгоценные… Я думаю, что они называются рубинами. У тебя будут сережки, как у маленькой принцессы!
На слове «принцессы» плечико девочки дрогнуло. Марине пришлось еще раз повторить:
— Посмотри, пожалуйста!
Натка чуть повернула голову и бросила быстрый взгляд на Маринину ладонь. То, что на ней лежало, девочку все же заинтересовало, она наконец повернулась и с восхищением уставилась на серьги. Марина молчала, и Натке пришлось что-нибудь сказать. Слабым тихим голоском она спросила:
— Это что?
— Я же сказала: сережки. Хочешь, я вдену их тебе в ушки?
— Тетя Поля заругает.
— Не заругает. Сережки тебе оставила бабушка.
— А где она? — спросила Натка, не отрывая зачарованного взгляда от сережек.
— Бабушка, к сожалению, уже умерла, но, когда еще была жива, эти сережки просила непременно тебе передать, если мы вдруг с тобой встретимся. Давай я тебе их вдену.
Девочка, напряженно улыбаясь, подставила свое сильно порозовевшее ушко. Марина вытащила из него легонькую гигиеническую сережку и вдела красный камешек. Потом вставила новую серьгу и в другое ушко Натки.
— Не тяжелые? — спросила Марина.
— Нет… — еле выдохнула девочка, боясь пошевелиться.
Марина оглядела комнату, нашла зеркало, висящее на стене у дверей, подвела к нему Натку и сказала:
— Погляди, как красиво! Тебе нравится?
Девочка кивнула со счастливым лицом. Тут к ней приблизился отец Дмитрий с шоколадом и спросил:
— Может быть, шоколадку все же возьмешь?
Натка протянула руку к яркой плитке и в свою очередь спросила:
— Тоже от бабушки?
Отец Дмитрий рассмеялся:
— Нет, это от нас с Мариной Евгеньевной.
Девочка наконец широко улыбнулась. Отец Дмитрий взял ее на руки и сказал:
— Ну а теперь, Натка, рассказывай, как живешь.
— Хорошо живу, — еле слышно пробормотала девочка.
Дмитрий сел на диван, посадил ее к себе на колени и спросил:
— Подружки-то у тебя есть?
— Нет.
— А почему?
— Не знаю…
— Ну а с братьями дружишь?
— С Петькой-Колькой-Витькой? — скороговоркой уточнила Натка.
— С ними самыми!
— Нет. Они больно щиплются и дразнятся.
— И как же они дразнятся?
— Они дразнятся Мишкиной девкой… и приблудком…
Отец Дмитрий вскинул вмиг потемневшие глаза на Марину. Она сочувственно покивала.
— Ну а где сейчас эти братцы, которые дразнятся? — опять спросил девочку Дмитрий.
— Так в школе же, — ответила Наташа, и взрослому человеку осталось только сказать:
— Ах да… — и выдавить из себя очередной вопрос: — А ты в школу хочешь?
— Нет, — все так же односложно ответила девочка.
Отец Дмитрий догадывался, что может ответить Натка, но все же спросил:
— Почему?
И Наташа дала тот ответ, которого он и ожидал:
— Там Петька-Колька-Витька…
— Ну, как вы тут? — раздался голос зашедшей в комнату Полины. — Слышу, все ж таки разговорились… — Она увидела зажатый у девочки в руках шоколад и спросила ее: — Ты хоть гостей-то поблагодарила за гостинец?
Натка быстро кивнула, а Марина поспешила добавить:
— Мы ей серьги привезли от бабушки. Вдели уже…
Полина, сощурившись, оглядела Наткины ушки и спросила:
— Никак золотые?
— Золотые, — согласилась Марина.
— Так куда они ей сейчас? Только уши оттягивать!
— Ничего… пусть немножко походит. Устанет — снимите. Только уж уговор: серьги эти Наташины. Даже если ей сейчас тяжело будет носить их долго, пусть лежат для нее, пока не вырастет.
— Само собой, — ответила Полина, но Марина поняла, что она их снимет с девочки, как только они с отцом Дмитрием уйдут, и, скорее всего, никогда ей не отдаст.
* * *
Из дома сестры Антонины Голубевой Марина с отцом Дмитрием вышли в самом дурном расположении духа.
— Нельзя оставлять Полине драгоценности, — сказал Дмитрий. — Они с мужем их непременно продадут, а деньги пойдут на хозяйство да на Петьку-Кольку-Витьку.
— Да-а-а… — протянула Марина. — Хорошо, если «Мишкиной девке» перепадут хоть жалкие крохи.
— Крохи-то, конечно, перепадут. Они же не морят девчушку голодом, и одета она во все чистое.
— Но не любят.
— Не любят. Но понять их можно. У них своих трое, а тут лишний рот навязали…
— И что же нам делать с украшениями, отец Дмитрий? — спросила Марина в отчаянии. — Я ни за что не повезу их обратно!
— Я поговорю с отцом Николаем. Может быть, частично их сможет принять церковь, как приняла серебряную утварь, а другую часть — сохранить до совершеннолетия Наташи.
— А как с… проклятием? — не без труда проговорила Марина.
— Мы договорились на завтра с отцом Николаем… Вечером, после службы, сделаем все, что в наших силах. Но… Марина Евгеньевна, вам, всем Епифановым, придется еще потрудиться…
