Дверь с шумом распахнулась. Врачи ворвались в квартиру, а я осталась стоять в дверях спальни, наблюдая за тем, как они бросились к Скотту Эрли, открыли ему глаза, оценивая его состояние, очищая ротовую полость от остатков рвотной массы и вставляя шланг. Я вышла в кухню и позвонила миссис Лоуэн, чтобы сказать, что Скотт Эрли очень плохо себя чувствует и его надо будет отправить в больницу. Я спросила, может ли она подняться, чтобы присмотреть за Джульеттой. Это отнимет не больше двух часов, потому что Келли вот-вот прилетит. Я очень напугана и вообще могу пропустить свой самолет. Я не сказала ни одного слова лжи. Конечно, я не сказала и всей правды, но... Миссис Лоуэн не могла знать, насколько серьезно состояние Скотта Эрли или чем оно вызвано. Но если я не уберусь отсюда сию же минуту, меня ждет миллион вопросов. Я не сяду в самолет даже завтра. Мне надо было исчезнуть.
Но я все же слукавила. Относительно страха.
Никогда в жизни я не была столь спокойна. У меня все онемело, даже губы. В эту минуту в моем сердце страху просто не было места. Но я знала, что миссис Лоуэн откликнется на мою просьбу, схватит свою сумочку и примчится в квартиру Келли, и ощутила прилив смелости. Я знала, что здесь вскоре появится новая бригада. Из полиции. У меня не было выбора. Только исчезнуть. Мои отпечатки пальцев были повсюду, но поскольку не существовало никакой Рейчел Байрд, то не существовало и отпечатков ее пальцев.
Как только я выберусь отсюда, я снова превращусь в Веронику Свои.
Я вышла из квартиры.
Прошло много часов. Я уехала в аэропорт, где припарковала машину, купила билет на утренний рейс в Сейнт-Джордж, нашла в квартале от аэропорта гостиницу и легла на кровать с тонким матрацем. Слушая, как водители грузовиков, поселившиеся наверху, громко болеют за какую-то команду, я вдруг вспомнила, что оставила записку Скотта Эрли у них дома. Она валялась там, где я ее и уронила – на полу в коридоре. Женщина в аэропорту знает, где я. Я была единственной, кто появился в полночь, да еще в таком виде – грязная, растерянная. Я просила поменять билет, а потом спросила, есть ли поблизости недорогой мотель, и она сама назвала его.
Она не могла меня не запомнить.
Но я все равно не испугалась. Ведь я не сделала ничего плохого, если не считать того, что замышляла сделать. Если я не сумею раствориться в толпе, эта история получит огласку. Келли будет здесь через несколько часов. Ее спросят о возможных причинах попытки самоубийства. Ее спросят об исчезновении няни. Она расскажет о том, кто такая Вероника Свои, и тогда установить связь между нами будет проще простого. Конечно, это вызовет у полиции много вопросов. А как же иначе? Даже Келли может заподозрить что-то неладное. Она решит, что я воспользовалась моментом, чтобы разделаться с ее мужем, представив все как попытку самоубийства.
В этот момент зазвонил мой мобильный телефон.
Я даже не взглянула на него.
Он зазвонил снова.
На этот раз я запустила руку в дорожную сумку и вытащила телефон. Даже не посмотрев на экран, я ответила.
– Вероника? – спросила миссис Дезмонд. – Ты ранена? Ты в безопасности?
– Да, – ответила я.
– Об этом уже передают по телевизору, – сообщила она. – Если хочешь, я приеду за тобой.
– Нет, мэм. Я и так втравила вас в неприятности, миссис Дезмонд. Простите меня.
– Но в новостях передали, что на номер спасателей поступил звонок от неизвестной молодой женщины, которая спасла Скотта Эрли от самоубийства.
– Да.
– И с ребенком все в порядке.
– Да.
– Это какой-то абсурд. Я приеду к тебе. Бедняжка. Где ты?
Я могу побыть с тобой, пока приедет твой отец. Давай сходим куда-нибудь перекусить. Думаю, что даже травяной чай могу тебе пообещать.
– Нет, – ответила я. – Со мной все в порядке. Я посплю.
– Мне не по душе, что ты там одна. Ты не сделала ничего плохого, Ронни.
– Надеюсь, что нет. Мне не надо было приезжать.
– До свидания, дорогая, – проговорила миссис Дезмонд. – Мне все же хотелось бы с тобой увидеться. Где ты?
– В каком-то мотеле. Возле аэропорта.
– Мне не верится.
Телефон отключился. Он полностью разрядился в этот момент.
Я пролежала в грязном номере без сна. Кондиционер издавал жуткие звуки, выплевывая химизированный воздух. Я надела поверх кофты с капюшоном джинсовую куртку и снова легла.
Могут ли человека судить за умысел? Я хотела причинить ему боль? Да, конечно. Я много лет надеялась, я молилась, чтобы Скотт Эрли упал, задохнулся, поскользнулся, утонул, замерз.
Мысли не в счет. Но все ли? Что я ощущала? Ненависть и жалость. В какой момент мою ненависть переборола жалость? Мои мысли принадлежали только мне или всем? Я стала причиной попытки самоубийства Скотта Эрли? Я напомнила ему о том, что стерлось из его сознания?
Только я понимала, почему Келли хранила в ящике комода огромный нож. Даже она, знавшая и любившая своего мужа так долго, боялась, что он может обидеть ее ребенка. Я вспоминала маленькую Джульетту, и мне показалось, что она сказочная принцесса, ангел, посланный сюда, чтобы примирить враждующих и дать надежду страждущим. Я мечтала отдать ее в чьи-то заботливые, но чужие руки. Я хотела, что Скотт Эрли ощутил горечь самой страшной утраты. Но я тут же вспомнила, как он укачивал Джульетту, как помогал детям выбирать книжки в библиотеке. Не он убил Беки и Рути. Однако его рука совершила это зло. Он был добрым и мягким, но болезнь помрачила его рассудок. Наверное, именно это и удержало меня от совершения страшной, непростительной ошибки. Ярость толкала меня вперед, но вера спасала от погружения во тьму.
Знали ли о моих мучениях Беки и Рути? Неужели они превратились в злых духов, о которых рассказывал Кевин Чан, пугая нас, когда мы собирались у костра на пляже? Неужели они стали злыми духами, которые не могут смириться со своей загубленной жизнью, как это приписывают людям, совершившим самоубийство или умершим насильственной смертью? Бабушка Кевина по отцу всегда выкладывала рис и фрукты для духов своих предков, чтобы они не наделали в доме беды, не спрятали белье или посыпали рис золой. Неужели эти сказки для устрашения в безлунную ночь – не вымысел? Рути и Беки были избранницами. Они никогда не стали бы искать мести. Перед моими глазами возникло лицо Кевина. Он проживет долгую и счастливую жизнь, но мне нечего рассчитывать на его понимание.
Что заставило меня приехать сюда?
Никогда прежде, даже в день гибели своих сестер, я не ощущала такого вселенского одиночества.
Вглядываясь в темноту, я приложила руку к сердцу и начала молиться. Я искала ответы на свои вопросы. Но Бог отвечает лишь тем, чье сердце открыто. Я молилась, пока меня не бросило в пот. Мне стало жарко в холодной комнате. Это была месть? Или я искала правосудия? Я была грешницей и призналась в этом себе и Богу. Я согрешила. Я сама не верила в справедливость своего решения, если кинулась делать Скотту Эрли искусственное дыхание. Человек, получающий то, в чем более всего нуждается, а не то, чего заслуживает, знает, что такое высшая справедливость. Я освободила Скотта Эрли от уз совести или, наоборот, обрекла его на вечные муки, когда бросилась спасать его? Он будет ощущать мое прощение как груз или как дар? Неужели моя прежняя ярость превратилась в милосердие?
