В голосе Вербова-младшего послышалась злость. А на лице госпожи Вербовой отразилась растерянность. Она снова пнула в сторону Гриши тапки и схватила меня за руку, чуть оцарапав ногтем. Но я не подала виду, что мне больно. Больно было в душе: за Гришу, за себя, за то, что наблюдаю…
— Пошли. Поможешь мне с обедом.
Женщины любую проблему решают на кухне, куда меня приволокли чуть ли не силком и ткнули носом в раковину — типа, мойте руки, дорогуша!
— Ты знаешь про наш тяжелый случай?
Я кивнула: если она про ссору отца с сыном, то да. Елена сунула мне в руки большое полотенце.
— Знаешь, похоже Бог создал женщину не из ребра Адама, а из мозговой извилины. Ее-то у мужиков и не хватает. Да что я тебе рассказываю! — она вырвала у меня полотенце и зацепила за крючок сушиться. — Ты и сама знаешь… Хотя иногда мне кажется, что Бог ещё кого-то создал из мужских мозгов, только Библия об этом, понятное дело, умалчивает. Дураки ведь в квадрате. Оба!
Она села к столу и кивнула на стул с противоположной стороны. Но сесть я не успела. На пороге возник Гриша. Главное, чтобы не начал возникать еще больше словесно.
— Мы с отцом возьмем малышню во двор. Когда нам к столу?
— Когда позову, — почти огрызнулась Елена.
— Так у вас тоже, выходит, служебный роман? — загремел створками седой «шкаф» за щуплой спиной сына, пусть, как и у него, в свитере.
Я снова открыла рот, чтобы молчать и дальше, и обрадовалась поддержке, оказанной моему бедру столом.
— Так же, это он про нас с ним, — скривила бледные блестящие губы Елена. — Я на него работала.
— Что, значит, работала? — почти что изумился Антон Сергеевич. — А сейчас не работаешь, что ли?
— Сейчас я на тебя пашу, — поднялась со стула госпожа Вербова. — Двадцать четыре часа в сутки. Валите с кухни с грязными руками. И… Гриша, возьми из шкафа Пашкину старую куртку для Любы. Куртка у нее, небось, розовая.
Я почему-то вспыхнула. Розовая, ну да… Ну и что? Она — девочка!
— У нас театральный роман, — выдал с опозданием Гриша, точно впервые был шокирован речью отца. — Мы играли вместе на сцене для чужих детей, когда поняли, что созданы друг для друга.
— Игрок! Иди за курткой, тебе сказали!
Отец так двинул сыну рукой в спину, что я очень удивилась, что Гриша не долетел до шкафа пущенной стрелой. Ну разве так можно… Ему не восемнадцать, чтобы вести с сыном себя так распущенно — Гриша взрослый самостоятельный человек. Да еще у меня на глазах, свинство…
— Сядь! — скомандовала Елена, когда мы остались одни на огромной кухне, которая казалась в два раза больше той, что была в пушкинской квартире.
Темного дерева — под корицу, шкафчики до потолка, который был метра три, если не больше. Стол, за которым мы сидели, с мраморной столешницей служил, наверное, для скорых перекусов, потому что столовая помещалась у меня за спиной, а за ней были большие стеклянные двери, выходившие, скорее всего на террасу, потому что я увидела, как все пятеро прошли мимо нас за стеклом. Любу держал за руку не Гриша, а старший мальчик, лет десяти.
— Не переживай. Когда Антон с детьми, я более спокойна за детей, чем когда они со мной. Он с ними, как дедушка, очень осторожен.
Какая у нее разница с мужем? Лет пятнадцать? Или больше?
— Я не переживаю, — соврала я, потому что не могла в чужом доме и на чужой кухне сказать правду. — Чем я могу помочь? — спросила, уже стоя на ногах.
— Сядь! — снова скомандовала Елена, и я снова села. — Сначала выпьем за знакомство!
— Сейчас даже часу нет… — пролепетала я.
— А тебе что, за руль? — усмехнулась хозяйка и встала, чтобы вытащить из шкафчика какую-то бутылку. — Собственного изготовления, настойка из черной смородины. Женское лекарство…
— Да я вообще не вожу… — выдала я с опозданием, заразившись Гришиной тормознутостью в разговоре со старшим поколением Вербовых.
— Серьезно? — Елена поставила бутылку на стол. — И как ты собираешься добираться в город из Пушкина?
Я молчала — неужели я должна перечислить весь доступный пушкинцам общественный транспорт?
— Мы же с Гришей работаем вместе, — выдала я спасительную фразу. Думала, что спасительную.
Елена поставила рюмку.
— Так дело не пойдёт, красотка! В Пушкине с ребёнком и без машины ты жить не сможешь. С Гришкой я это обсуждать не хочу. Я сама найму тебе инструктора. И у нас есть старый танк, на котором мы за грибами ездим. Пара новых царапин только украсит Хайлендер, а внутри безопасно. Научишься ездить, заморочитесь с новой машиной. И никаких «но»!
Какие «но», я даже рта не раскрыла для вдоха, а внутри уже не осталось воздуха. Что он сказал про меня родителям? Ещё до того, как так по-дурацки сделал мне предложение на лестничной площадке…
— Ну не идиот ли?
Я вскинула голову — неужели озвучила мысли? Нет, Елена смотрела на экран своего огромного Самсунга.
— Погляди!
Теперь на него смотрела я: на Любу, которая сидела вместе с мальчишками на украшенном огоньками багажнике.
— Похоже, у твоего ни одной извилины нет! Даже пунктиром! Но ты не бойся… Антон там…
Но Антон Сергеевич был уже здесь. Он чудом не снес стол, когда вдавил в него обе ладони, чтобы вперить в меня взгляд поверх очков:
— Вот скажи мне, ты — дура? Совсем дура?
Господи, что я такого сделала… Что Гриша наговорил отцу?
Глава 6.6 "Кто кому два сапога"
— Антон! — это закричала не я, а Елена Владимировна.
Я и не могла обратиться к нему по имени. Вообще я только, как рыба, могла хватать ртом воздух. Ноги отказывались разгибаться, и я не встала. Хотя и не смогла бы — Гришин отец совсем навалился на стол и, подскочи я, ужаленная его вопросом, мы стукнулись бы лбами. Определенно!
— Для тебя это нормально, да? А если к Ульяне побежит, тоже отпустишь?
— Антон!
Но Антон жену не слышал.
— Отстань! — махнул он рукой и смахнул бутылку.
Я просто чудом ее поймала: сработала материнская реакция ловить все, что падает: одушевленное и неодушевленное. Хотя сейчас бутылка с домашней настойкой казалась более душевной, чем хозяин дома. Он злился — явно — но лицо его при этом оставалось каменной маской: щеки цветом сравнялись с белой бородой.
