оборот с порога, так и не отпускали до поздней ночи. Все время пытались накормить, расспросить, поддержать и дать нужные наставления.
На следующий день празднование юбилея продолжилось уже в ресторане, где Роман с чересчур гордым видом ходил со мной за руку и представлял всем родительским знакомым как свою любимую и единственную жену. Как будто у него мог бы быть целый гарем, а он это опровергал, каждый раз говоря: Настенька единственная у меня.
Я успела даже перекинуться парой слов с Викой, которая забежала, чмокнула в щеку Елизавету Алексеевну и, всунув той в ладонь розовую флэшку, направилась к еще одной немолодой паре. Виктория расцеловала мужчину и женщину и, сказав последней что-то не особо приятное, судя по скривившемуся лицу ее собеседницы, все же пошла на выход из ресторана. Там-то я её и поймала.
– Не хочешь мне ничего сказать?
– Поздравляю, – задорно улыбнулась Вика, тут же по-свойски взяла мою руку и, покрутив, начала рассматривать кольца. – А знаешь, Роман оказался прав. Он просил меня помочь ему с выбором колец, в итоге справился сам, от меня потребовалась лишь информация о размерах, – засмеялась Куркова, которая, возможно, совсем скоро перестанет быть Курковой. – Я советовала другое, а он молодец, настоял на своем. – Девушка обернулась, кому-то кивнула, а затем порывисто меня обняла. – Береги его, Насть, он очень хороший, иногда бестолковый, вредный и чересчур упертый, но, если ты будешь искренне с ним обо всем разговаривать, все у вас будет замечательно. Прощай, Ворон.
Она чмокнула меня в щеку и выбежала из ресторана, как была, в брючном костюме, даже не надев верхней одежды.
Я еще какое-то время стояла и смотрела на закрывшиеся стеклянные двери, не понимая, почему она сказала «прощай».
И лишь на следующий день Роман объяснил мне, что Вике предложили отличную работу в другом городе и она, не задумываясь, поехала. Мы же с Романом не вылазили из кровати весь день, наслаждаясь друг другом. Калинины-старшие уехали на базу отдыха, оставив нас наедине, и это был великолепный подарок. Хотя бы один-единственный день медового месяца был нашим. Я целовала своего мужа, не переставая плакать, потому что не хотела уезжать, не хотела его отпускать. Казалось, что, если я уеду, я прекращу жить. Перестану дышать…. ведь невозможно жить без души и сердца, а мои давным-давно объединились с Ромиными.
Калинин сам отвез меня в аэропорт и не отпускал от себя ни на миллиметр, пока не объявили, что посадка вот-вот закончится, а я так и не зашла в зону досмотра.
– Я люблю тебя, принцесса, – Рома уткнулся носом в мою макушку и запальчиво шептал уносящие разум слова.
– Я знаю. Ром, я тоже. Не представляю, как проживу без тебя, даже если это будет всего лишь неделя.
– Феечка моя, если бы неделя, – с сожалением вздохнул он, – будем надеяться, что хотя бы в течение двух месяцев все решится. Дед, конечно, обещал помочь, но сама же знаешь, с твоим тягаться тяжело…
– Я с ним поговорю, – решительно произнесла я и вздрогнула, когда услышала, как кричит работница аэропорта, требуя, чтобы всех пассажиров сто двадцать шестого рейса пропустили вперед.
– Иди, – легко поцеловал меня муж и тихо проговорил в самые губы: – Я буду ждать тебя или сам приеду, но факт, что с ума без тебя сойду. И не забудь позвонить, как самолет приземлится.
Я кивнула и, больше не оборачиваясь, пошла в зону досмотра пассажиров.
В Москве была слякоть и не единой снежинки. Мокрый снег падал на голову, превращая меня в драную кошку.
– Ты даже представить не можешь, как я обрадовался твоему приезду, – восторженно жужжал, словно комар, над моим ухом брат.
– Сень, давай без всего этого. Ты договорился? А то я очень устала и хочу отдохнуть.
– Насть, может, не надо? Давай поедем домой. – Арсений заискивающе улыбнулся, а я резко остановилась на месте, не дойдя до нужной машины какую-то пару метров.
– Сеня, я же просила тебя найти мне жилье. Неужели это, блин, так трудно?
– Знаешь, за один день сложно, – нахмурился брат, – но я нашел, один мой одногруппник сейчас на съемках в Ярославле, неделю его точно не будет. У него можно пока перекантоваться, но, Настя, ты же понимаешь, что это не решение проблемы.
– Понимаю, брат. Но сейчас решать точно ничего не собираюсь, сейчас я хочу отдохнуть, а с отцом завтра поговорю, ведь служу я теперь у него под боком, – усмехнулась и направилась к машине.
Уже когда мы выехали на шоссе, Арсений завел свою нудную пластинку по новой.
– Стоп. Прекрати. Иначе я выйду прямо здесь, поймаю попутку и заселюсь в ближайший хостел.
– Ты просто не все знаешь.
– Что еще? – сказать, что я злилась, – это ну-у-у вообще ничего не сказать.
– Ну, родители опять поругались, и опять из-за тебя. И, Насть, ну я даже не знаю…
– Да хватит мяться, что ты совсем как девчонка!
– Наськин, я опять подслушивал на свою голову. И-и-и… ну лучше бы я ничего такого не знал.
– Господи, Арсений, прекращай со своей театральностью, бесишь!
– Поговори с папой, Насть, дай ему шанс.
– Да ты издеваешься.
Брат хмыкнул и направил все свое внимание на дорогу.
– Ты никогда не практиковал кидание костей в свору голодных собак?
– Не понимаю, о чем ты.
– Ах, не понимаешь, – я растерла лицо и, скинув угги, подобрала ноги под себя, – ты меня раздразнил и ничего мне не дал. А теперь мучайся, Настенька…. все для тебя … лишь бы ты быстрее поговорила с папаней.
– Настя!
– Что Настя? Я почти двадцать два года уже Настя, а ощущение, что это ты Настя, а я Арсений.
– Просто пообещай мне, что выслушаешь отца!
– Давно ты встал на его защиту? – В этом всем было что-то странное, что-то выбивающееся из общего образа. – Почему ты не умоляешь меня поговорить с матерью?
– Это бесполезно, – печально ухмыльнулся Сеня, – Вы с матерью никогда друг друга не понимали и вряд ли поймете.
Я отвернулась, промолчав, потому что ответить мне было нечего, да и незачем. Брат был прав: я была папиной дочкой всегда и во всем, пошла по его стопам, потому что гордилась им и жаждала с его стороны того же. И все было хорошо, пока я не заявила, что выхожу замуж. А когда папа понял, что я не только под венец захотела, но и повзрослела настолько, что давно с мальчиками не в куклы играю, вот тогда он просто озверел.
Для меня же оставалось загадкой: неужели он думал, что я в двадцать один нетронутая старая дева,
