все трудности и готовы двигаться дальше… без тебя.
— Марк не уволит меня, — цедит она.
— Конечно, нет, — склоняю голову набок в притворном удивлении. — Ты уволишься сама.
— И с чего бы мне уходить с такой прекрасной должности?
— С того, что с отличными рекомендациями, которые напишет тебе Марк, ты легко найдешь не менее прекрасную должность. А еще, уверена, это наконец поможет тебе двигаться дальше. Ты молодая красивая девушка, Таня. У тебя есть все шансы построить свое собственное счастье, а не пытаться влезть в чужое. Ну сама подумай, каково тебе будет смотреть на нас каждый день? Ты права, моему мужу нужна забота и я намереваюсь окружить его ею. Будем с Колей привозить ему обеды, навещать, когда соскучимся… Каждый день у тебя перед глазами будет эта счастливая картинка. Идеальная семья. То, что могло бы быть у тебя… То, что еще МОЖЕТ быть у тебя. Если ты, наконец, отпустишь прошлое и сама позаботишься о своем будущем. Подумай об этом, Таня. Подумай хорошенько!
В бога я никогда особо не верил. Папа атеист до мозга костей, и когда учил меня мудрости по детским энциклопедиям, привил любовь к науке. И к теории Дарвина заодно, чего уж там.
Глядя на Рава до сих пор думаю, что все мы — немного обезьяны.
Но в церкви, когда крестят Колю, на душе так спокойно и хорошо, и луч солнца, что льется в окно и едва касается моего лица кажется благословением.
Мы предельно осторожны, чтобы не навредить Коле, с его хрупким еще здоровьем, но я чувствую, что все сделали правильно.
Как того хотела Мира.
Вечером я договариваюсь с Виолой, у которой в новом ее режиме появляется окно, чтобы она посидела с Колей, пока я свожу на свидание Миру.
Мне хочется не терять той связи, что выстраивается между нами, а еще дать ей снова почувствовать себя женщиной. Той, что под стать фамилии, ходит в соболях, как в недавнюю ее таинственную вылазку из дома, с макияжем и в красивом платье.
— Конечно, — соглашается Ви, — я посижу с крестником. Он уже меня узнает и улыбается!
— Как у тебя на новом месте? Арс не обижает? — интересуюсь я.
— Да на что ты, — смущается Виола, и на ее щеках появляется легкий румянец. Чувствуется, наша прекрасная няня тоже попала под обаяние ловеласа-начальника и в этом нет ничего удивительного. Довлатов нахален, богат и красив, а что еще нужно девушкам, чтобы заинтересоваться им?
— Смотри, не попади под его чары, — в шутку, как старший брат, грожу пальцем, — за ним только глаз да глаз.
Виола окончательно смущается и неловко переводит беседу:
— А вы куда с Мирой планируете?
— Я забронировал столик в «Горыныче», Мира любит там кухню.
Сколько вечеров мы проводили за столиком в этом ресторане, не сосчитать! И я снова хочу почувствовать эту расслабленную атмосферу, когда вокруг играет приятная музыка, прямо за спиной открытая кухня, на которой готовит сразу несколько поваров, и легкая эйфория от компании и бокала вина.
— Мира ничего не рассказывала об этом, — внезапно делится Виола, и я ощущаю тоску на сердце, вспоминая, как все это время жили девчонки, — правда мы с ней иногда устраивали ужины, дядь Саша иногда списывал продукты, чтобы Мире витамины доставались, и она так готовила — ум отъешь.
Мне становится невыносимо горько, настолько, что я даже ощущаю этот противный вкус на кончике языка, полыни и чего-то еще. Мне не хочется думать о тех временах, но я не имею права забывать цену собственных ошибок, чтобы не совершать их впредь. Поэтому слушаю жадно рассказ Виолы о тех временах.
— Знаешь, дядя Саша к Мире очень хорошо относился, к ней все так. Мы же в неблагополучном районе жили, вокруг одна шантрапа, в магазине вечно кто-то подворовывал, особенно дети, беспризорники. Их уже гонять замучились, и камеры вешали, и что только не делали, а они каждый раз умудрялись обойти все. Недостачу на всю смену вешали.
И вот однажды Мира, вместо того, чтобы ругаться, купила кило леденцов. Маленькие такие, с ноготок, их у нас на ресепшене сейчас целая ваза, бери не хочу. И вот она всякий раз, когда дети заваливались гурьбой и что-то на кассе оплачивали, из кармана им эти конфетки доставала. А иногда просто так, даже если они ничего не купили, все равно угощает. Ее ругают все, говорят, ну что ты делаешь, только хуже будет, а она отвечает — это же дети. Какие бы не были, хоть на улице росшие, а все равно дети.
И, представляешь, воровство прекратилось. Детишки перестали выносить из магазина всякую всячину. Стоят, на кассе копейки считают, чтобы купить что-нибудь, пусть хоть жевачку, но не стащить. А Мира улыбается, и леденцы им из кармана вдогонку достает…
У меня в горле ком.
Хочется схватить свою жену в охапку, прижать к себе тесно и ни за что из объятий не выпускать. За то, что досталась мне такая, добрая, хрупкая, но в то же время сильная.
Девочка моя.
В моем голосе слышится вся та боль, что копилась внутри, когда я благодарю Ви:
— Спасибо, что ты была рядом с Мирой и помогала ей.
— Вы помогаете мне не меньше. Я очень рада, что однажды мне встретилась Мира.
— И я, — отвечаю, — и я.
Нашего с Мирой свидания жду, будто даже волнуясь немного. Заезжаю за ней, как договаривались, в семь. Она садится в машину, и я вижу, что жена тоже готовилась ко встрече — на красиво очерченных губах блеск, от нее пахнет духами с вишней.
И платье, что прячется под шубой, подчеркивает ее грудь, и я против воли жадно вглядываюсь в знакомый — незнакомый образ своей супруги.
Мы вроде говорим, шутим даже, сидя друг напротив друга, только атмосфера с каждой минутой становится все более… томной, что ли, я не знаю.
Меня магнитом тянет к Мире, хочется касаться ее бесконечно, и я не выпускаю маленькую ладошку из собственной руки.
— Марк, — Мира смотрит на меня так, что кровь вскипает, сосредоточиваясь в одном месте, и я себя чувствую маньяком, потому что могу думать только об одном. И как не пытаюсь переключиться, не выходит ничего, даже извлечения корня из трехзначных чисел сейчас не способно остудить пожар, что разжигается от ее ласкового взгляда и тепла рук.
— Да? — сейчас даже музыки вокруг не слышно, только мы вдвоем в целом мире, нет ни людей рядом, ничего.
Глаз не
