— Спасибо, — сказала она. — Но я, правда, не люблю херес…
— Знаю, что не любишь. Но выпей все равно. Это придаст силы и отвлечет от дурных мыслей.
— Это похоже на разговор с глухими, — пожаловалась Лиз. — Сперва Дейл, а теперь — вот это. Нет, Том говорит с улыбкой, доброжелательно. Нет, никаких детей. Нам не нужен ребенок, мы нашли друг друга, у нас есть наша работа, есть Руфус, которого мы оба обожаем — это правда. И нам не нужен ребенок. — Она сделала глоток хереса и потом резко проговорила:
— Но я хочу! Я хочу дом, достаток и ребенка!
Дункан Браун покрутил чайный стакан в руках.
— Ты представляешь себе настоящие трудности с Дейл…
— О, не говори о них, — сказала Элизабет, снова плача. — Ты не можешь представить и постичь, как она требует все, и каким пассивным Том выглядит в моих глазах! А я должна вести себя разумно, должна быть такой сдержанной и заботливой, учтивой и тактичной, никогда не демонстрировать свои истинные чувства. Зато Дейл тычет свои в лицо, потому что она всегда имеет право. Никто даже не говорил ей об этом, но она уверовала, что имеет полное право навязывать всем и каждому свои проблемы и желания, настаивать на симпатии к себе — все время. Все потому, что однажды она потеряла мать, которую я начинаю ненавидеть с огромной силой.
— Боже правый! — проговорил Дункан Браун.
Элизабет сделала другой глоток хереса и поморщилась.
— Так утешительно высказать это.
— А брат?
— Я звонила ему, — ответила Лиз. — Мне, вероятно, не следовало этого делать, но я дошла до предела, и у меня возникла эта безумная идея — попросить его поддержать меня в случае с Дейл, чтобы она не переезжала. Но когда до этого дошло дело, я не сумела попросить его. Он…
— Что?
— Он обошелся со мной так, что я поняла: надо самой найти выход из этой ситуации. Конечно же, он прав.
— Но как ты сможешь все это распутать, если Том не помогает тебе? — спросил отец.
Элизабет вздохнула. Она потянулась и поставила чайный стакан, еще наполовину наполненный хересом, на полное издание энциклопедии двадцатого века. Им обычно пользовался отец, когда решал газетные кроссворды.
— Я люблю его, — сказала Лиз. — Я вижу, как это тяжело для него, я понимаю, что это за мучения, что он страдает от чувства ответственности, возникшего с тех пор, как умерла Паулина. Меня только интересует, видит ли он, как мне тяжело?
— Полагаю, он видит, — проговорил Дункан Браун. — И не знает, как ему поступить.
Лиз посмотрела на него.
— Тебе это знакомо? С мамой?
Он улыбнулся.
— Почему ты продолжаешь ее впутывать в эту ситуацию? — спросила Элизабет.
— Потому что продолжаю интересоваться, что она бы сделала на моем месте, чтобы подсказала бы…
Дункан посмотрел на дочь. Свет, который он заметил в Рождество, окруживший ее, словно нимб, слегка потускнел.
— Я сказала Тому, — продолжила Лиз слегка охрипшим голосом, словно слезы еще не прошли, — разве он не видит, что мы все одиноки в этой будущей семье? С одной стороны, нас объединяют общие чувства, а с другой — мы ощущаем бессилие, чтобы что-то менять. Но надо попытаться, оставить прошлое позади и попытаться…
— И что он сказал на это?
Элизабет снова подняла розовый стакан.
— Он сказал, что нельзя забыть прошлое, потому что все, что свершается, уходит туда. Что-то происходит, дело сделано, а последствия продолжают просто двигаться дальше. Он дал мне почувствовать… — она остановилась, закусила губу и произнесла:
— Я жила слишком ограниченной жизнью, чтобы знать об этом.
— Возможно, он говорил с тобой немного покровительственно.
— Но правдиво. Я похожа на книгу на полке, которую никто не хотел взять и прочитать до конца.
— Элизабет, — сказал отец.
— Да?
— Ты загнана в угол, так?
— Да.
— Моя дорогая, что ты собираешься сделать?
Она подняла чайный стакан и выпила весь херес в два глотка, потом поставила пустой стакан обратно на энциклопедию.
— Я собираюсь попросить его, — проговорила Лиз, — попросить оказать мне поддержку.
Фермерский дом Хантли поднимался красным пятном из красной земли Херфордшира, словно за многие столетия он медленно вырос из нее. Дом был построен на склоне вместе с заботливо выстроенными сбоку сараями. Через поток между домом и узкой дорожкой, Тим перекинул грубый мост, сделанный из железнодорожных шпал. Когда Бекки перешла через него, две овчарки, посаженные на длинные бряцающие цепи прямо у входа в ближайший сарай, с лаем бросились ей навстречу огромными прыжками. Длина цепи держала их примерно на расстоянии ярда, однако девочка направилась по дальней стороне моста и сразу же юркнула в маленький сад фермы. Она не любила собак.
Дверь дома открылась прежде, чем она добралась до нее. Миссис Хантли, которую она не встречала раньше, стояла в дверном проеме и с без улыбки смотрела на нее.
— Мы уже волновались, придешь ли ты.
Бекки проглотила обиду. Она поднесла к волосам руку с ногтями, покрытыми дешевым синим лаком и убрала прядь с лица.
— Я сейчас присматриваю за мамой.
Миссис Хантли внимательно окинула ее взглядом. Она посмотрела на ее непричесанные волосы, джинсовую куртку, длинную грязную юбку и испачканные ботинки. Мать фермера проговорила, как бы идя на уступку:
— Тебе лучше зайти.
Бекки последовала за ней. Кухня была низкой и маленькой, но чистой. На покрытом клеенкой столе у окна лежали коробки из-под яиц, внутри них были положены отборные проросшие посевные картофелины, а в стороне сидел Тим Хантли и ел что-то из дымящейся тарелки. Он бросил на Бекки спокойный взгляд и указал ей на стул напротив:
— Садись.
Бекки последовала просьбе. Она сжала кулаки, чтобы спрятать синие ногти от посторонних глаз, и опустила руки на колени. Миссис Хантли взяла чайник, стоявший на кухонной плите, и поставила налитую чашку на стол перед девочкой. Та не прикоснулась к чашке, но не потому, что из протеста дала себе зарок не пить чай.
— Спасибо, — сказала она.
— Ну, — спросил Тим, — что ты хочешь нам сказать?
Бекки посмотрела на свой чай. Она бы предпочла взять в руки что-нибудь, но не была уверена, что выдержать взгляд миссис Хантли, если поднесет ко рту чашку. Она сказала:
— Я не знаю, что случилось. Миссис Хантли проговорила:
— Что сказала твоя мать?
Бекки колебалась. Надин была неспособна рассказать все толком, но зато дала много обрывочных сведений. Она ужасно расстроилась из-за новости о побеге дочери, а потом — из-за отказа Мэтью позволить ей прийти к ним…
