В кого-то влюбился. И вдруг Касьян понял, что парень увлекся Зиной! А кем же еще? Сонечка, ее подруга (опять это имя!), улетела в Амстердам, пишет восторженные письма…
А вот и сама Зина. Хороша до умопомрачения. Одета по последней моде: длинный темно-синий редингот на блестящих пуговицах, а под ним белая блуза с жестким воротом и приподнятыми углами, как на старинных портретах.
Цвета старой бронзы блестящие шальвары. Каблуки… — как удерживается? Рыжие волосы сверкают шапкой — она подстриглась, и оказалось, что волосы у нее буйно вьются…
Понятно, какое Марьянов хочет сделать ей «одно предложение» — руки и сердца, конечно! Чего там финтит старина Иоанн!
Касьян глянул на парня — тот не мог оторвать взгляда от Зины. Заметив это, девушка сморщила нос — вроде бы приятно такое поклонение, но вместе с тем она недовольна столь откровенным вниманием.
Увидев Касьяна, Зина пробежала через зал прямо к нему. Он даже возгордился: не каждый день бегут к нему такие девушки!
— Господи! Ну как же вы давно здесь не были! — проговорила Зина, чуть отдышавшись. — А Соня уверяла, что вы в меня влюблены! Оказалось, обычная Сонина болтовня, — она опять скорчила гримаску.
Касьян скроил серьезную мину:
— Конечно, я в вас влюблен, Зиночка! Вы — прекраснейшая из девушек, каких я когда-либо видел.
Она хихикнула.
— Все бандитов ловите?
— Нет, женщин, — вдруг ответил Касьян серьезно.
— Женщин? — удивилась она. — Что же они сотворили?
— Правильнее, одну женщину, даже девочку по возрасту… Она исчезла.
Заметно было, что Зина расстроилась — это как-то примиряло с ней, с ее позированием знаменитому рисовальщику. Значит, еще не все в ней потеряно, подумал Касьян, почувствовав, что рад этому. Но потом спросил себя: а почему это ты решил, что она — «потеряна»? Тоже мне, великий моралист!
— Я всегда в таких случаях думаю о родителях… — говорила между тем Зина. — Девочка, скорее всего, где-нибудь разгуливает со своим мальчиком, а родители лежат в обмороке или трясутся, как в Паркинсоне… Нет, дети — жуткие эгоисты!
Касьян развеселился:
— Зиночка, милая, вы сейчас все это сказали так, будто у вас по крайней мере трое деток…
Зина не приняла шутливого тона, строго заметив:
— По-моему, ничего веселого в вашей истории нет.
— Конечно, нет, вы правы, но, понимаете, моя прекрасная леди, если я не буду немножко себя взбадривать — как уж получается, простите, — то ходить мне вечно мрачным, как осенняя ночь. У нас так принято: чем хуже, тем мы веселее — защита организма. А у вас восприятие нормального человека…
Зина посмотрела на него внимательно:
— Простите меня, Касьян, я действительно так далека от вашей сферы. Видимо, все, что вы сказали, верно. У этой девочки есть родители?..
— Она не москвичка и живет здесь на птичьих правах, — устало произнес Касьян, не хотелось ему сейчас разговаривать на эту тему, но неудобно отмалчиваться, раз сам начал. — Ни дома, ни семьи… Да и денег негусто, наверное…
Но не будем о грустном. Я не люблю говорить о своей работе. Вы на меня расслабляюще действуете. Не забыли, что я в вас влюблен?
Зина опять как-то опечалилась.
— Вы все превращаете в шутку. А вдруг я в вас влюблена и таким образом вам на это намекаю? Но теперь-то я уж точно знаю — вы ко мне абсолютно равнодушны! Вот почему? Понять не могу. Давно вам следует в меня влюбиться, хотя бы чуточку…
— Уже. И не чуточку. — Касьян пытался найти в душе волнение, смущение, радость встречи, желание побродить по городу вдвоем… Ничего такого не замечалось.
Зина опять внимательно взглянула на Касьяна.
— Оставим эту дурацкую тему. Из вас актер никудышный, вы и бизнесмена играли никудышно. Поговорим о погоде и природе, и я, наверное, удалюсь почивать. У меня завтра сложный день.
Касьян испугался, что она уйдет, а ему еще хотелось кое-что выяснить. Она связана с художниками… Вдруг отыщется след Сонечки?..
— Нет, — произнес он решительно, — будем говорить о вашей красоте!
Зина рассмеялась:
— Наконец-то я подвигла вас!
— Я видел сегодня ваш портрет, — сообщил Касьян. — Чудо, как вы там хороши! Но в жизни лучше…
— Мой портрет? Где же? — удивилась девушка.
Что, у нее так много портретов?.. Она многим позирует? А почему нет? Художников знает, красавица…
— Ребус-шарада. Угадайте, у кого я видел ваш портрет. Приз — бутылка шампани.
— Наверное, у «великого» Марьянова! — как-то вяло произнесла Зина.
— Вам Марьянов не нравится. А он от вас без ума.
— Не нравится, — подтвердила Зина серьезно, — ни как художник, ни как человек. Он пристал ко мне на просмотре — ему Разаков билет пригласительный послал. И я, чтобы отвязаться, согласилась позировать, но сама портрет еще не видела. Он сказал, что пригласит меня очень скоро, заканчивает…
Сейчас самое время спросить ее…
— Скажите, а Кирика Успенского вы знаете?
Зина наморщила лоб:
— Кирик, Кирик… Что-то знакомое… А, вспомнила! Меня с ним знакомили как-то на выставке… Такой мрачный высокомерный тип.
Меня он позировать не приглашал. Да я, наверное, к нему не пошла бы… И я не в его вкусе…
— Зря вы так о нем, Зиночка! — возразил Касьян. — Он интересный малый. С причудами, да… Но художник отменный. Я у него был.
— Вы что-то увлеклись художниками. Захотелось свою персону увековечить? — посмеялась Зина, вроде бы заканчивая этим разговор.
Но Касьян решил не замечать.
— Вы помните, на поминках Геннадия Пирогова мы с вами встретились у маленькой скульптуры девочки… Уродливое личико неандерталки и прелестная фигурка Аленушки на камне?..
Зина сосредоточенно вспоминала, вдруг лицо ее просветлело:
— Вспомнила! Такая маленькая уродинка! Бедняжка, неужели она на самом деле такая или это художественный вымысел?..
— К сожалению, это не вымысел. Такая девочка на самом деле… — Касьян замялся, не зная, как сказать: была? есть? — существует, — сказал он наконец.
— Вы ее видели? — с живым интересом спросила Зина. — Расскажите…
— Ну как сказать видел… В какой-то мере да. На портрете. Вернее, в незаконченном триптихе, который назван по ее имени: «Сонечка».
— Ну и как все это выглядит, интересно? Как у Пирогова примерно?
Касьян кивнул. Он заметил, что Зину задевает равнодушие Успенского и злит внимание Марьянова. Ей хочется царить везде, и пусть она не притворяется безразличной!
Он решил помолчать, ожидая ее реакции. И Зина не заставила ждать.
— Ну что вы молчите? Мне говорили, что Успенский совершенный шиз и «красит» — слово-то какое придумал! — только уродов, больных и стариков. И еще, говорят, жуткие натюрморты — хвост селедки, бутылка водки, обгрызанный кусок хлеба, крошки, мухи! Фу!
