Обоих! Дженни. Лукаса. Обоих своих детей.
— Не знаю даже, что и сказать. — Но Лукасу и не требовались сейчас слова. Его потемневшие серые глаза, полные удивления и благодарности, сделали это сами. Однако Лоренс хотел уточнить еще кое-какие вещи.
— Ты имеешь полное право считать меня плохим отцом.
— Нет, Лоренс. Я так никогда не думал и не думаю.
— Или непорядочным человеком.
— И это тоже.
— Ну, во всяком случае, ты мог бы сказать, что я малость припозднился — всего на каких-то тридцать лет — со своими признаниями в любви.
— Нет, — еле слышно возразил Лукас. — Ты не опоздал.
В комнате надолго повисла тишина — казалось, сам воздух трепещет от пронизавшего его переплетения чувств, от неразличимого глазом танца воспоминаний и радости, смешанных со светлой грустью.
Наконец известный писатель нашел в себе силы начать новый разговор.
Театр на Бродвее уже начал репетиции его последней пьесы, названной Лоренсом «Беллемид». Это будет история семьи, которую составляли когда-то он, Лукас и Дженни. У него ушло немало времени, чтобы написать пьесу так, как нужно. Но все же он сумел ее закончить. И судя по отсутствию у труппы возмущения по поводу автора, покинувшего театр на время обеденного перерыва и до сих пор не вернувшегося, «Беллемид» должен оправдать возлагаемые на него надежды.
Особенно если на премьере будут присутствовать Лукас и Гален.
— Мы непременно придем, — пообещал Лукас и улыбнулся. — А я, в свою очередь, надеюсь, что ты, Лоренс, придешь на нашу свадьбу.
В восемь часов вечера Диане Стерлинг удалось наконец уговорить Лукаса отправиться домой.
У Гален все в порядке. Лучше и быть не может. Утром аппарат искусственной вентиляции отключат, и он сможет повидаться с ней и даже поговорить.
— А пока, — с ласковой настойчивостью добавила Диана, — вы позволите предписать вам глубокий сон?
— Конечно, Диана!
Но Лукас не спал. Он шил. Всю ночь напролет. И к утру, осторожно одев хрупкую пластиковую куклу и причесав ее ярко-рыжие, достававшие почти до талии волосы, Лукас отправился в больницу.
Через пятнадцать минут после визита врача, отключившего аппарат искусственных легких, его допустили к больной.
Она показалась ему трогательно маленькой и бледной.
Но моментально ожила, стала буквально лучиться жизненной силой, стоило Лукасу перешагнуть порог палаты.
— Лукас!
— Привет! — ласково поздоровался он, обмирая от желания схватить ее и прижать к себе, но вынужденный пока всю свою нежность вкладывать в голос. — Сильно болит?
— Только когда я дышу. — Она смущенно улыбнулась. — Или не дышу!
— Мне так жаль…
— Все в порядке, Лукас! Я бессовестно продрыхла целых двадцать четыре часа, и доктор Стерлинг пообещала, что как только я смогу спокойно дышать всей грудью, я могу отправляться…
— Домой.
— Да, — «…домой». Наверное, логично было бы завершить фразу именно этим словом. Но… от попытки пожать плечами все в груди обожгло, как огнем. Ну откуда у нее мог взяться дом, кроме как в чудесных мечтах наяву? Может ли она считать своим домом то место в Канзасе, где живет Джулия? Или дом матери, покинутый много лет назад? Или ее дом теперь там, где радуга поселилась в ледяных сосульках на пряничном нарядном фонтане, похожем на свадебный торт? Там, где когда-то жила сказка, где ее любили и обманули?
— Гален!
— Что?
— Я купил тебе подарок. Нашел вчера вечером в магазине у Шварца. Кто бы мог подумать, что на свете есть Барби, так похожая на тебя!
— Этого не может быть. — Гален ошарашенно разглядывала длинные рыжие волосы и голубые глаза, халат и ночную рубашку, в точности, до мельчайших деталей, повторявших ее собственную одежду. Тонкие пальцы погладили тонкую ткань. — Ты сам все это сшил?
— Я старался.
— Это просто замечательно! — в восторге прошептала Гален. Конечно, работа выдавала неопытность мастера, но каждый из мелких, аккуратных стежков говорил о том, с какой любовью шилась игрушечная одежда. — Посмотри, как удачно ты посадил рукава!
— Честно говоря, какое-то время мне вообще казалось, что халат так и останется без рукавов!
— Глазам своим не верю. Спасибо!
— Ох, Гален, тебе не за что меня благодарить!
Она наконец оторвала взгляд от аккуратных швов, проложенных сильными и ласковыми руками, и посмотрела на его спокойное лицо, скрывавшее потаенное пламя.
— Спасибо за все, Лукас! Если бы ты не возвратился вовремя…
— Ты что-нибудь помнишь?
Гален ничего не забыла, помнила все с начала и до конца. Честно говоря, она до сих пор была благодарна за то, что ее пресловутая способность грезить наяву заслонила в тот момент правду.
— По-моему, я помню все.
— Расскажи мне. Если тебе не очень тяжело.
— Я правда почти в порядке, Лукас! Тебе не о чем беспокоиться. Ну ладно, начнем сначала. Брэндон позвонил в пентхаус ровно в одиннадцать двадцать девять.
Я сама открыла ему дверь. Как последняя дура даже и не подумала убедиться, действительно ли это сержант полиции или кто-то другой. Из выпуска новостей я уже знала, что убийца погиб. — «И летела, как на облаке, потому как позволила себе поверить». — Но когда Брэндон поднялся в квартиру, моментально стало ясно, кто он такой.
— Потому что он на тебя набросился.
— Нет. Брэндон меня очаровал. Он с чувством и толком начал рассказывать мне о том, как хочет повстречаться с тобой, чтобы помочь исцелиться. Конечно, он твердил о своей невиновности и даже сумел сочинить вполне приемлемую версию того, как в детстве после психологической травмы из-за смерти Дженни ты подсознательно исказил порядок собственных воспоминаний. Как бы то ни было, на какое-то время я купилась и потеряла бдительность. Точно так же как Вивека потеряла бдительность с Адамом. Это ведь правда? Он и был тем самым Женским Убийцей?
— Да. Это Адам. — Официально его имя было предано гласности только вчера вечером, когда Гален еще спала. — Наверное, тебе кто-то успел сказать о нем нынче утром?
— Нет. Я узнала от Брэндона. Той же ночью.
— От него?
— Он же был там все время, Лукас! Тот парень, что впустил группу захвата в квартиру рядом с квартирой Вивеки. Разве ты не знал?
— Нет.
— Значит, потом ты снова его почувствовал, иначе бы не вернулся в пентхаус так скоро.
— Да, — кивнул Лукас, — я его почувствовал. Но, — тут его голос снизился до шепота, — я спешил не из-за него!
— Разве?
— Да. Я потом объясню тебе все, но сначала закончи свой рассказ. Если, конечно, тебе не трудно говорить и ты не слишком утомлена.
