Последние полчаса я брожу по коридору возле палаты, в которой разместили Катю. То и дело мимо шныряют врачи или медсестры.
Ребра ноют. Голова пока тоже чугунная. Идея с выпиской стала для меня маниакальной. Чувство, что последние недели Катя только и делает, что возится со мной, разрывало изнутри, и я решил, что будет лучше, если я перемещусь в квартиру. Справлюсь как-нибудь.
За дни, что я валялся здесь, постоянно крутил в голове свои воспоминания, и с каждым разом они становились все четче, детальнее. Дом, нападение. Выстрел. Пистолет в моих руках. Кровь. Мама.
Мне было необходимо принять новую реальность. Попытаться начать жить заново с той информацией, которая больше никуда не денется, не ускользнет из моей головы.
Первое, что я хотел сделать после больнички, снова поехать к отцу. Хотел вытрясти из него все, что он знает, в деталях. Людей, что вломились в наш дом, давно уже нет. Он лично их закопал. Тех, что были пешками, и тех, что были ферзями.
Я просто хотел услышать от него эту историю из уст человека, который любил свою жену. Который всю жизнь ненавидел своего сына, но боготворил женщину, что его ему родила…
А теперь у меня даже на это шанса нет. Он поиздевался надо мной и тут. Умер.
Я всю жизнь мечтал, чтобы он сдох, но когда это случилось, оказался к этому не готов. Совершенно.
— Можете пройти.
Медсестра открывает мне дверь в палату. Переступаю порог. Катя лежит на кровати. Бледная. С капельницей. Это я ее довел. Она хотела как лучше, а я поступил как всегда.
Полтора года, что мы не были вместе, изменили меня сильнее, чем я думал. Я веду себя как скот даже с ней. Да, готов убить за нее, но разве это важно, когда именно с ней, со своей любимой девочкой, ты ведешь себя как мудак?
— Как она?
Док все еще в палате, меряет давление.
Катя растягивает губы в слабой улыбке, и это режет по сердцу. Ее выдержка. Я знаю мало людей, кто способен вот так держаться. Оставаться позитивным несмотря ни на что…
— Все хорошо. — Врач расстегивает липучку нарукавника на Катином предплечье. — А вам, мамочка, нужно стараться не волноваться. Больше положительных эмоций, Екатерина.
Катя шире распахивает глаза.
— Мамочка? — переспрашивает.
— А вы не знаете еще?
Доктор смотрит с любопытством, то на меня, то на Катю.
— В ближайшие дни вам нужно сделать УЗИ. Все результаты анализов, что мы сегодня у вас брали, скинем на почту. Лиза чуть позже подойдет, оставите контакт.
— Хорошо, — Катя осторожно, лишь кончиками пальцев касается своего живота и расцветает в улыбке. Правда, на пару секунд. Как только переводит взгляд на меня, поджимает губы. Смотрит настороженно.
Я стою не шевелясь. Осознаю и перевариваю.
Ребенок — это не то, чего я сейчас хочу. Не уверен, что вообще смогу стать для него нормальным отцом. Пример перед моими глазами всю жизнь был так себе…
— Ты же рад? — первое, что спрашивает Катя, когда доктор выходит за дверь.
Киваю и делаю неуверенный шаг к кровати. Присаживаюсь на край, сжимаю Катины пальцы в своей ладони. Они у нее холодные.
Поговорить о чем-то еще мы не успеваем, потому что в палату заходитТата. Я сам ей позвонил, как только Кате стало плохо. Пока ждал под дверью.
— Катюша, моя маленькая, все хорошо?
Наталья Алексеевна подлетает к дочери. От нее пахнет духами. Вижу, как Катя морщится и сглатывает, прикрывая нос ладонью.
Катина мама что-то тараторит, а я снова впадаю в прострацию.
Ребенок? У нас будет ребенок…
Судя по тому, что старшая Токман теперь смотрит на меня, Катя ей уже сказала.
— Вы меня, конечно, удивили. Бабушкой в столько-то лет… — улыбается. — Нужно папе позвонить, да-да. Обрадовать!
Наталья Алексеевна звонит мужу. Вокруг так шумно, слишком много эмоций. Не успеваю переваривать. Несмотря на то, что они пестрят позитивом, я чувствую себя не в своей тарелке.
Каким я буду отцом? Мой ребенок тоже будет меня ненавидеть?
Ощущаю, как Катя сжимает мои пальцы. Она улыбается немного измученно, будто через силу это делает.
— Я тебя люблю, — наклоняюсь к ее лицу и касаюсь губ своими. — И я рад. Правда. Просто неожиданно… Хотя как можно говорить о неожиданностях, часто не предохраняясь? — закатываю глаза.
Катя смеется. Ее щеки розовеют, и я понимаю, как чувство, держащее в тисках все это время, меня отпускает. Головная боль медленно начинает отступать.
* * *
Думаю, это второй Новый год в моей жизни, когда я нахожусь в кругу людей, которые мне небезразличны и которым не плевать на меня.
Катя пятый раз за вечер заглядывает под елку. Если просто смотреть на нее сейчас, на то, с какой детской непосредственностью она рассматривает яркие обертки подарков, никогда не скажешь, что эта девочка пережила ад. Не просто пережила — отпустила. Смогла справиться с этим дерьмом и остаться такой же светлой, улыбчивой, маленькой девочкой.
Я в этом плане ее полная противоположность. Мне до сих пор мерещится всякая дичь.
После выписки я все же съездил на могилу к отцу. Разговаривал с памятником и впервые за многие годы понял, что смог нормально поговорить с отцом лишь тогда, когда его не стало. Выплеснуть всю ту боль и обиды, что копились во мне на протяжении жизни. Подобрать слова, которые я бы никогда не осмелился озвучить ему, если бы он стоял напротив меня живым.
Признать, что я всегда отчаянно хотел его любви. Его понимания и поддержки. Хотел разделить с ним горе утраты. Поговорить о маме. Какой она была…
Я ведь толком ее и не помню. Знаю лишь то, что она была хорошим человеком. Любящим, веселым. Катя мне ее напоминает. Своей легкостью. Умением радоваться мелочам…
— Что ты положил мне под елочку?
Катины ладони ложатся на мои плечи. Она садится на спинку кресла, прижимаясь грудью к моей спине.
— То, что ты хотела.
— О, я много чего хотела, — она хихикает, а потом резко замолкает. Прищуривается. — Не говори только, что все?
Пожимаю плечами. Медленно поворачиваю голову. Смотрю в Катины глаза, там застыло удивление.
— Коробок слишком много, — облизывает губы. — Ты серьезно?
Аккуратно обнимаю ее и пересаживаю на свои колени. Катя ерзает, прежде чем устроиться поудобнее и поцеловать меня в щеку.
— Ребята, все уже за столом, одних вас ждем, — Наталья Алексеевна заглядывает в гостиную и машет нам рукой.
— Идем, мама.
Этот Новый год мы встречаем вшестером, точнее впятером. Я, Катя, ее родители, Агата и наш ребенок, который еще не родился.
— Идем?
Катя уже стоит на полу и протягивает мне ладонь. Крепко сжимаю ее пальцы и поднимаюсь с кресла.
Агата уже попивает вино, сидя в центре стола. Это в ее стиле. Вообще очень занимательная бабуленция.
— Аги, — Катя цокает языком, — у тебя давление и мигрени будут.
— У меня уже лет двадцать давление, и что, не жить теперь?! Ванечка, может, по водочке или коньячку?
— Агата! — Катина мама закатывает глаза, но это на ее тетку не действует.
— Давай, только до кровати я тебя не потащу, — шутит Токман и разливает коньяк. Себе, мне и Агате.
Наталья Алексеевна пьет белое сухое, а Катя цедит сок.
До боя курантов ровно час. Раньше я никогда не загадывал желаний. Мне казалось, что это бесполезно. А сегодня, сегодня мне хочется попросить спокойствия. Мне и Кате.
— Ну что, мои птенчики, — Агата смотрит на меня, потом на Катю, — вы в нашей большой семье самые первые молодые родители, от Тимошки-то не дождешься, — она громко смеется и тянется за сигаретами.
— Агата! Ну совсем уже? Курить за столом?!
Наталья Алексеевна забирает у тетушки пачку и откладывает подальше.
— Ты чем старше, Татка, тем вреднее.
— Есть в кого, Агат, — вмешивается Токман.
— Вот от тебя, товарищ генерал, я такого не ожидала.
— Не генерал. — Катин отец берет рюмку и поднимается со стула. — У меня, в общем-то, новость, я ушел с должности. Так что держись, дочь, теперь буду плотно тебя воспитывать, а через годик — сидеть с внуками.
