и поднявшаяся по карьерной лестнице достаточно высоко, совсем не мямля. Это я у нас — хлебушек.
— Нет, я ее понимаю, — попутно притягивая меня к себе, продолжает ворчать Воронцов, — появился какой-то хрен с горы и сделал ее цветочку ребенка…
Хихикаю ему в футболку. Как он точно себя охарактеризовал.
— Так из-за чего вы сцепились-то? — любопытствую я.
— Я сказал, что будет лучше, если ты переедешь ко мне уже сейчас. Квартира большая, там Екатерина, если что поможет… Но Надежда Вячеславовна, похоже, решила, что я собираюсь тебя изолировать… Черт!
Это реакция Воронцова на жужжание мобильника в заднем кармане джинсов.
— Ответь. Тебе звонят.
— Да они весь день звонят. Не отвечаю, значит, не могу говорить. Что не так с людьми?
Ну да. Виктору наяривают даже в выходной. Большой начальник всегда на связи. А тут не реагирует.
— А вдруг Тиль? — начинаю беспокоиться я.
Воронцов тут же лезет за телефоном, но, судя по страдальческому выражению лица, это не дочь и не Екатерина.
— Тебе нужно идти? Все нормально, я в порядке, — успокаиваю я Виктора.
— Поедешь со мной? Тимку возьмем. Эстель будет рада.
Да, до тех пор, пока не узнает, что будет еще один ребенок.
— Слишком быстро, мне надо подумать. Тимошка явно разнервничается…
Воронцов вздыхает:
— Ну идея, как договориться с Тимофеем Сергеевичем, у меня есть, а вот Надежда Вячеславовна… — это звучит так, будто моя мама — главная Баба Яга, но, на самом деле, это я.
— Если я приму решение, мама не будет препятствовать.
— Если? — хмурится Воронцов.
— К чему торопиться? — юлю я.
Виктор тяжело вздыхает, и я жду очередную порцию аргументов в пользу его предложения, но он просто меня целует.
Глубоко, нежно, с чувством, и поцелуй затягивается, перерастая во что-то очень горячее. Оторвавшись от моих губ, Воронцов недовольно бурчит:
— Вот для этого и нужно торопиться, — и совершенно бесстыдным образом трется об меня эрекцией.
Делая вид, что я сама ничего такого не чувствую, делаю шаг от Виктора и прячу лицо от требовательного взгляда.
— Тебе пора. Спасибо, что приехал… Мне надо поговорить с мамой и успокоить Тимку.
— Ну ты же подумаешь? — он пристально смотрит мне в глаза.
— Да, — обещаю я. — Я подумаю.
Воронцову явно не хочется уходить, но его мобильник опять заходится жужжанием. Он одевается, и меня разбирает смех. Тапки и пальто. Настоящий псих.
Поцеловав меня на прощанье и стребовав обещание, что я позвоню ему сама перед сном, Виктор уходит, а я иду к маме.
— Ушел? — строго спрашивает она.
— Ушел, — вздыхаю я.
Почему все так сложно?
— Как я и думала. Медведь, подвид козлообразный.
— Ты прям на него собак спустила. Он тебе так сильно не по душе?
— Варя, это без разницы, по душе мне этот товарищ или нет. Жить с оглядкой на других — дурное дело. Тебе решать, — не облегчает мне мама принятие решения. А я так надеялась, часть переложить на нее. — Но если ты спросишь меня, то обычный мужик. Со своими тараканами. Породистыми, коллекционными. И только ты должна сделать выбор. Но он не отстанет. Это видно. Хоть в чем-то плюс.
Последнее звучит даже как-то одобрительно.
— Но ты ему прям сказала, что он тебе не нравится, — напоминаю я ей.
— Создаю дополнительные препятствия. Что тяжелее достается, то выше ценится, — пожимает она плечами. — Может, хоть терпелка выработается. А то все сразу вынь да положь.
Насчет терпеливости Воронцова у меня возникают сомнения. И на следующий день я убеждаюсь, что они вполне обоснованы.
Когда я просыпаюсь, на телефоне у меня уже миллион сообщений от Виктора. Вопросы про мое самочувствие, не нужно ли мне чего, не появились ли у меня какие-нибудь капризы…
Это непривычно.
И дело не только в том, что я не ожидала такого внимания от Воронцова. Я, оказывается, совершенно не готова к тому, что я больше не сама по себе. Не своя собственная. И теперь мне действительно все время нужно помнить, что я не одна, что у меня будет ребенок. А когда он родится, я окончательно перестану принадлежать себе.
Да еще и Виктор упорно стремится вклиниться в новую ячейку.
Мама была права, с этого момента нужно и его принимать в расчет почти во всем.
И я пока не очень понимаю, как я к этому отношусь.
Еще месяц назад я бы не поняла подобных метаний.
Ну забеременела. Ну неожиданно.
Но ведь решение уже принято, что ребенка оставляю. И хорошо же, что отец малыша не устранился.
А все равно маятно как-то. Все кажется неопределенным, размытым.
Вчера вроде бы все прояснилось, а сегодня, когда Воронцова нет рядом с его уверенностью, что все будет в порядке. Это он настроен решительно преодолеть, что угодно, а на меня накатывает желание спрятаться за кем-то сильным, и пусть оно все как-то разрешится без меня.
Вот и успокаиваю себя тем, что три дня — это недостаточно, чтобы осознать все перемены. Я привыкну. Надо уже сейчас начинать привыкать.
Чтобы слова не расходились с делом, я качаю себе календарь беременности и стоически отвечаю на все вопросы Виктора, хотя некоторые меня по-прежнему шокируют.
Тимка с утра капризничает так, что мы с мамой машем рукой на садик.
Стоит мне сказать, что мы сегодня в сад не идем, ребенок становится будто шелковый. Он все еще нервный и поэтому очень липучий. Не знаю, какие слова вчера его так напугали, но Тимошка определенно боится остаться без меня.
Маленький-то маленький, а ведь что-то он понял из разговора мамы и Воронцова.
Вся домашняя рутина парализована.
То я зависаю в мыслях о будущем ребенке, то Тимка на мне виснет.
Виктор, которого явно беспокоит, что я не прыгаю от радости, не выдерживает и звонит:
— Варь, если тебе нужно полежать в покое, то, может, я пришлю машину? Поедешь ко мне. Екатерина возьмет на себя Тимку и Тиль. Дома тебе будет комфортнее.
— Не нужно. Я пока не готова… — мямлю я, пытаясь разобраться, что за новые чувства меня обуревают при слове «дом», которое включает в себя Воронцова, как основообразующий элемент.
— Опять не готова. Что такое, Варя? — кому-то хочется опять поорать, но он сдерживается.
— Все нормально. Просто быстро слишком… Мы же друг друга и вправду совсем не знаем. Все эти счастливые хэппи энды через месяц после знакомства — это для книжек хорошо и кино… — я невольно выдаю свои страхи.
Мне на самом деле страшновато, что все кончится.
Видно же, что Виктор привык к женскому
