Фейт еще долго сидела и смотрела в пространство, а потом позвонила адвокату и попросила объяснить, что будет с домом. И только после этого заметила, что недавно — видимо, когда она разговаривала с Алексом, — пришло электронное сообщение от Брэда.
«Бедняжка, Фред! Какой же он все-таки болван! Насчет Элли не беспокойся — она во всем разберется. Дети всегда во всем разбираются. Мои родители в свое время вывалили на меня такое же дерьмо. Я хоть и не сразу, но разобрался, что к чему. Они вознамерились извести друг друга, и каждая сторона решила воспользоваться мной как заложником. Мерзкое дело! Но ты-то как раз этим не занимаешься. Элли все поймет, надо подождать и набраться терпения. Крепись и не поддавайся! Советуйся со своим адвокатом и не отдавай дом. Уж это-то он должен тебе оставить. Извини, завтра рано на работу — выяснять, какие кошмары случились за выходные. Все было прекрасно. Ты чудо моей жизни. Потешь себя — съешь банановый «сплит», только не забудь вытереть подбородок. Ну ладно, до скорого. Любящий тебя Брэд».
Он умел заставить ее улыбнуться, умел успокоить. И теперь, снова войдя в ее жизнь, был постоянно с ней. Фейт откинулась на спинку стула и перечитала письмо. У нее впервые за долгое время отлегло от сердца. И она поблагодарила Бога за то, что он послал ей Брэда.
Беспокойство Фейт по поводу дома было вполне обоснованно. Впрочем, адвокат ее немного успокоил. Он позвонил ей на следующий день после того, как она с ним связалась. Фейт только что пришла из университета. Она не могла целиком сосредоточиться на учебе — постоянно отвлекалась. И писала контрольные хуже, чем того бы хотела, что не преминуло сказаться на оценках. Но она не сдавалась.
Фейт вошла в дом и подняла трубку. Новости были не блестящие.
— Вы правы, — сказал адвокат, — ваш муж хочет вас выселить. И дает вам девяносто дней. — Это означало начало мая.
— Господи, неужели он на это способен? — Фейт побледнела как мел.
— Лишь в том случае, если вы сами на это согласитесь.
У нее отлегло от сердца. Фейт уже видела себя выброшенной на улицу.
— Он должен вам половину всей общей собственности. Если вы предпочтете обратить ее в деньги, вам придется продать дом. Если он сам потребует деньги, то через какое-то время вынудит вас съехать. Но он собирается заключить с вами соглашение. И мы можем потребовать в обмен его долю дома. Фейт, я вполне могу это устроить. В противном случае я не сумею заставить его пойти на мировую.
— Я хочу сохранить дом, — сказала она подавленно.
Фейт не желала никуда переезжать, не желала ничего менять — только бы сохранить все, к чему она привыкла за двадцать шесть лет семейной жизни.
— Мы будем с ним судиться, — пообещал адвокат. — Пока я от противной стороны ничего не имею. Но в любом случае он не может вас выселить, пока дело не решено.
Но долго ждать не пришлось. К концу недели Фейт получила письмо от адвоката Алекса. Оно было адресовано ее адвокату и требовало ее выселения с целью скорейшего выставления дома на торги. Срок был до первого июня. Такой жестокости Фейт никак не ожидала. Хуже было только то, как Алекс затащил любовницу в ее постель и наврал дочерям.
Брэд подбадривал ее, как умел. Фейт послала Элоиз с полдюжины электронных писем, но дочь их все возвратила обратно. Мать обрадовалась, когда в начале марта Зоя сообщила ей, что Элли едет домой.
— Почему она мне сама не сказала? — возмущалась Фейт. — Не приняла ни одного сообщения.
Это не удивило Зою, сестры сильно поругались по телефону. Каждая защищала свою сторону и обвиняла противоположную во лжи.
— Ты сама не понимаешь, что говоришь, — кричала Зоя среди ночи, у Элоиз в это время уже наступило утро. — Он до ручки ее довел. Видела бы ты, в каком она состоянии.
— И поделом! Она еще год назад за нашими спинами потребовала у него развода! А теперь настаивает, чтобы он продал дом.
— Это все ложь! Ты что, не понимаешь, кретинка? Затеял все он — извел маму, а теперь выгоняет ее из дома!
— А что ему остается делать? Она на него насела и требует кучу денег. Отвратительно! Ну и стерва оказалась наша мамочка! Ты просто не хочешь замечать, какая она в действительности.
— Сама ничего не видишь! — накинулась на старшую сестру Зоя. — Тебе задурили голову, а ты и радуешься!
В конце концов обе бросили трубки, и на Зое повисла неприятная обязанность сообщить матери, что Элоиз остановилась в Нью-Йорке у снимавшего квартиру отца и ни за что не хочет объявляться дома. Разве что забрать свои вещи.
У Элоиз выдалась свободная неделя, и она приехала в Нью-Йорк на День святого Патрика, то есть за целых два дня до звонка Фейт. А та сидела дома одна и переживала размолвку с дочерью. Зоя дала ей новый телефон отца, но там никто не брал трубку — только включался автоответчик. А Элли не перезванивала. Фейт так расстроилась, что не пошла в университет, но взяла себя в руки и все же начала готовиться к экзаменам.
А когда все-таки услышала голос Элоиз, чуть не разрыдалась. Однако разговор получился кратким и очень конкретным. Дочь сообщила, что она намеревается заехать за вещами и очень надеется, что матери в этот момент не будет дома. Для почти двадцатипятилетней женщины, на взгляд Фейт, Элли говорила уж слишком по-детски, но тем не менее причинила ей сильную боль.
Когда она вошла в дом, Фейт находилась в своей спальне. Оставаться в комнате Зои казалось неудобным, и Фейт решила поступиться гордостью, побороть брезгливость и снова спать в своей постели. Она лежала на кровати, когда Элоиз прошла по коридору. Дочь заметила мать, но не проронила ни слова. Фейт встала и остановилась на пороге своей спальни.
— Элоиз, ты что, даже не поздороваешься? — тихо спросила она.
При этом ее глаза светились невыразимой мукой. Зоя убила бы сестру, если бы увидела мать в таком состоянии. Элоиз была замешена совсем из другого теста, и сердце у нее оказалось тверже.
— Я же просила, чтобы ты ушла. — Она стояла в конце коридора и смотрела на мать.
А Фейт подумала, неужели надо принимать такое участие в их размолвке и безоглядно становиться на чью-то сторону. Но, видимо, отец сумел ее убедить.
— Это мой дом, — спокойно сказала мать. — Я хотела тебя видеть и не собираюсь тебя терять. Если твой отец что-то там затеял, мы не должны разбегаться. Даже если мы с Алексом разведемся, я и ты — мы одна семья.
— Что это ты так разволновалась? Сама же развалила семью! Ты, а не он! А теперь затеяла продавать дом! Так что нечего морочить мне голову разговорами про наш «семейный очаг».
— У меня и в мыслях этого не было, но я могу показать письмо от его юриста, где сказано, что я обязана освободить дом. Он хочет меня выселить, Эл! А я мечтаю здесь остаться!
