Ознакомительная версия.
Закончив вступительную речь, комиссар Гийом опять опасливо оглянулся на тёмный угол, но, не увидев там никакого шевеления, продолжал:
– Мария Селеш, встаньте, – девушка поднялась, и на её лицо упал тусклый серый луч света, просочившийся через узкое замызганное стекло, вставленное в бойницу, перекрытую толстыми железными прутьями. – Готовы ли вы признать свою вину и отказаться от своих деяний и принять наказание, которое будь вам назначено по решению церковного суда? Отвечайте!
– Я невиновна, – хриплым голосом, пересохшим от обезвоживания, еле слышно прошептала узница.
– Дайте ей воды, – нетерпеливо приказал комиссар. – Я же приказал подготовить её должным образом для того, чтобы мы смогли добиться правды.
Один из тюремщиков, не мешкая, зачерпнул из бочки кружку воды, поднёс её к потрескавшимся губам девушки, а затем влажной тряпкой протёр её лицо.
– Я вижу, что вы упорствуете, Селеш. Жаль, жаль, тем самым вы усложняете свою судьбу. Тогда начнём заново. Скажите прямо: веруете ли вы в Бога-отца, Бога сына и Бога-святого духа? Веруете ли вы в страдания и восшествие на небеса Бога нашего Иисуса-Христа, рождённого пресвятой девой Марией.
– Верую!
– Не являются ли ваши слова лишь хитростью и прикрытием ваших истинных еретических убеждений, к которым вы приобщились в результате ознакомления с проповедями богоотступника Лютера, проклятого святой римской церковью?
– Нет. Это ложное обвинение. Я никогда не отступалась от веры Христовой.
– Тогда как вы объясните тот факт, что в вашем доме был устроен кружок, который посещали знакомые вам женщины, и вы занимались чтением запрещённых книг и обсуждали их, и тем самым совращали нестойкие умы молодых особ?
– Это очередная неправда, и то, что вы называете фактом является глупым вымыслом.
– Осторожно, обвиняемая. Осторожнее выбирайте слова, чтобы потом горько не пожалеть о своей ошибке. – Гневно воскликнул комиссар и угрожающе потряс в воздухе указательным пальцем.
– Я только хочу сказать, что это были встречи, где присутствовали только мои подруги. И если мы что-то читали, то это были сочинения Томаса Оквината, а не Лютера. И насколько я знаю, Оквинат уважается как примерный католик и учёный, произведения которого не запрещены.
– Так, так, молодые девушки 20–25 лет интересуются сложными философскими вопросами? – иронически усмехнулся герр Гийом – Меня интересует, где вы раздобыли книгу достопочтенного теолога? Ах, да подождите, не отвечайте. Попробую сам догадаться. Ведь ваш отец – каноник церкви Святой Сабины, и в его библиотеке могли находиться работы этого автора. Кстати, если вы не знаете, то я вам скажу, что Церковь далеко не во всем согласна с Оквинатом, хотя и отдаёт должное его заслугам в деле распространения и развития христианского вероучения. Так что же вас заинтересовало в его идеях?
– Только то, что он говорит о месте женщины в обществе. Мы хотели понять, почему Оквинат солидаризируется в этом вопросе с Аристотелем? Вот и всё.
– Удивительно. Этот вопрос становится всё интереснее и интереснее, и сложнее. – Развёл руками комиссар Гийом, – оказывается, вас интересует ещё и Аристотель, взгляды которого только наполовину принимаются церковью, а многие его трактовки являются ошибочными и ведут к ереси. Посмотрим, что из его учения вам так понравилось или не понравилось.
– Прошу прощения герр комиссар, – встал со своего места прокурор Гусс, – но мы здесь собрались не для теологических изысканий, а только для того, чтобы подтвердить виновность этой неисправимой грешницы, которая упорствует в своём безнравственном невежестве уже целый месяц. Приговор нами уже подготовлен, и не пора ли уже окончательно утвердить его?
– Продолжайте допрос, – донеслось из угла, где сидел великий инквизитор, и словно холодный сквозняк пронзил членов инквизиторского трибунала. Прокурор Гусс и комиссар Гийом повернулись в сторону, откуда раздался голос де Альбано и низко поклонились невидимому принципалу.
– Итак, – продолжал Гийом, словно ничего и не случилось, – ответы, на какие вопросы вы намеревались найти у Оквината и Аристотеля? Отвечайте, Селеш.
– Я могу присесть? – опять охрипшим голосом спросила Мария.
– Пусть садится, и дайте ей воды, – вновь прошелестело из тёмного угла.
– Благодарю вас, – ответила несчастная узница. – Мы всего лишь хотели понять, почему римская церковь, которую мы называем нашей матерью, велит воспринимать женщину как существо изначально грешное и нечистое. И Аристотель трактует её как некий объект низшего порядка по сравнению с мужчиной и утверждает, что женщина создана лишь для того, чтобы насытить его животную страсть. Разве это правильно? Разве не женщина рождает мужчину и даёт начало всему живому на земле? Разве чернил женщину в своих проповедях наш Спаситель, Иисус Христос, рождённый от обычной земной женщиной от самого Бога-Создателя всего сущего? Разве женщина не вправе ожидать к себе уважения и даже почитания как мать семейства и хранительница домашнего очага?
– Ересь, ересь, – сорвался со своего кресла прокурор Гусс, – жалкая уловка уйти от ответственности под прикрытием высоких фраз.
– Дьявол одолел тебя, – прокурор решительно отказался от соблюдения изначального правила обращаться на «вы» к подсудимой, – и только потому ты не боишься так дерзко отвечать священному трибуналу даже под угрозой неизбежного наказания. Но вот у меня доказательство твоего очередного грехопадения, – Гусс вытащил из своего кармана какой-то свиток и принялся победно размахивать им в воздухе.
– Не ты ли говорила не далее, как месяц назад, что… – прокурор развернул свиток и, водрузив на свой тонкий хрящеватый как у стервятника нос круглые очки в оловянной оправе, прочитал – «что соитие есть более значимый религиозный опыт, чем проповедь священника, и что это естественное право женщины, которое не может оспариваться праведной римской церковью»
– Это святотатство. Неприкрытое распутство и покушение на прерогативы Святого Престола.
Сидящие за столом члены трибунала зашевелились, и стали шёпотом переговариваться друг с другом, поражённые столь вызывающими словами, доказывающими, что обвиняемая впала в грех прелюбодеяния и наносит прямое оскорбление священной инквизиции. Палач изготовился и выдвинулся вперёд, почти не сомневаясь, что последует приказ отправить узницу в пыточную камеру и подвергнуть её наказанию кнутом и дыбой. Кто посмеет опровергнуть донос, даже если он анонимный?
– Писарь, зафиксируйте эти слова Марии Селеш в протоколе, а нотариус, мэтр Бергер, пусть скрепит своей подписью и печатью это важное свидетельство, безусловно доказывающее вину это неисправимой грешницы. – Прокурор торжествовал.
Ознакомительная версия.
