Замерла перед дверью их бывшего общего «свадебного» номера, вдохнула поглубже и решительно потянула на себя дверь. Никита спал на животе, раскинувшись на кровати, и Саломия остановилась, жадно рассматривая его рельефное обнаженное тело. Ровным счетом ничего не изменилось, ее все так же безумно влекло к нему, и она не собиралась упускать свой шанс.
Стараясь ступать бесшумно, опустила на окнах жалюзи, и комната погрузилась во мрак.
— Мия, — вдруг так отчетливо раздалось в тишине, что Саломия от неожиданности вздрогнула, — моя Мия…
Туника соскользнула на пол, туда же отправилась шелковая повязка. Саломия наклонилась, провела ладонью по гладкому плечу, и тут крепкие руки обхватили ее и потянули вниз.
Ему опять снилась его Саломия — здесь, на острове, она приходила к нему каждую ночь. Снился залитый солнцем берег, Саломия стояла у самой воды и придерживала густые волосы, спадающие на спину. Никита любовался ее тоненькой хрупкой фигуркой, узкой талией, изящным изгибом локтя, которым она прикрывалась от солнца.
Саломия обернулась, и он уловил легкий аромат ее парфюма, витавший в воздухе и мгновенно обостривший все рецепторы. Никогда раньше ему не снились запахи, Никита задышал, втягивая аромат, вбирая его в себя, будто можно было надышаться впрок, про запас. Знакомый силуэт начал расплываться, Никита собрался с силами и позвал:
— Мия… Моя Мия!
Но она все равно исчезла, а вот аромат, напротив, стал еще ощутимей, внезапно его коснулась теплая ладонь и заскользила по плечу таким забытым жестом, что у него сдавило грудь. Никита развернулся, сомкнул ладони на тоненькой талии, дернул на себя, и его лица коснулись шелковистые пряди. Он запустил руку в этот шелковый водопад, притянул к себе и утопил в нем лицо. И едва не задохнулся.
Этот запах был записан у него в подкорке, запах кожи, волос, запах его любви. Елагин распахнул глаза и увидел едва различимый силуэт в непривычной темени комнаты.
— Саломия… — снова прошептал ошеломленно.
— Это я, Никита, я, — послышалось над ухом, а потом его губы накрыли теплые, нежные губы, которые он не спутал бы никогда в жизни. Он не знал, как такое может быть, но сейчас с ним была она, его Мия.
Никита выдохнул и опрокинул ее на спину. Саломия целовала его, по-настоящему целовала, он чувствовал под собой ее упругое тело, ее руки гладили спину, затылок, цеплялись за плечи, губы жадно искали его губы. Никита зарылся в ее волосы, вновь и вновь вдыхая подзабытый, но такой знакомый и родной запах своей любимой.
Он словно в омут с головой окунулся, целовал шею, волосы, а она ловила его губы, и он впивался в них, чтобы насытиться, утолить голод, терзающий его все эти годы. Она ласкала его так, как только она могла ласкать, и Никита задыхался от нахлынувших ощущений.
Его любимая снова с ним, не сон, не призрак, а живая и настоящая Мия, потерянная любовь, которая внезапно к нему вернулась. Он чувствовал ее каждой клеткой своего тела, его любовь выплескивалась через край, гнала по венам кровь в бешеном темпе и заставляла так же бешено биться сердце. А еще он слышал, как в этом же ритме прямо под ним бьется сердце его Саломии.
…Рвано задышал, переводя дух, с силой прикусил губы в поцелуе и простонал:
— Моя Мия…
А в ответ услышал хриплое:
— Это я, Никита, я…
Будто ему на голову бочку ледяной воды вылили. Никита схватился за лицо лежащей под ним девушки и провел пальцами по длинным рубцам с обеих сторон. И даже не попытался сдержаться.
— Твою ж мать… Алина? Что ты здесь делаешь?
Глупее вопроса невозможно было придумать даже нарочно. Елагин тут же закрыл рот, ясно, что делает, точнее, только что делала. Он перекатился на локте, сел в кровати и отвернулся, с силой сжав виски. Как ему вообще такое привиделось, как он мог спутать Сальму с Саломией? И вообще, какого лешего у него в номере так темно? Разве небо заволокло тучами?
За спиной заворочалась притихшая было Сальма, принялась шарить по полу в поисках одежды, а Никиту бросило в жар. Он отодвинулся еще дальше и материл себя последними словами. Ну не придурок? Сальма надушилась тем самым ароматом, который он сам же ей и подарил, и пришла к нему в номер. Зачем пришла? А хер его знает, зачем пришла, видела же, какой он нарядный сидел в баре, еще и свою порцию ему подсовывала, как будто он слепой. Специально, что ли, накачивала, хотела проверить, есть смысл что-либо с ним подписывать?
А он тут устроил секс-забег под знаменем алкоголизма… Ну не твою ж мать? Никита яростно растер лоб, лицо, затем развернулся вполоборота.
— Алина, прости, я не должен был набрасываться на тебя.
Темный силуэт застыл, а затем послышался дрожащий голос:
— Ты решил, что я это она? Твоя жена?
— Я был слегка не в себе, я не хотел… — начал было Никита, но тут же прикусил язык.
«Разве не дебил? Если после этого она тебя не пошлет и согласится с тобой переспать даже ради ребенка, будет полной дурой!»
Снова потер лицо и сжал виски.
— Опять я говорю не то, Алина, ты видела, я не совсем трезвый, не стоило ко мне приходить. Подпишем контракт, как ты хотела, а потом сделаем все по-умному, наверное, нам следует обследоваться, сдать анализы… Или что там еще делают пары, которые собираются родить ребенка?
«Какие, в черта лысого, анализы, Елагин? Так сложно было изобразить готового в хлам? В крайнем случае, мог бы напрячься и художественно похрапеть».
— А что тебя смущает? — голос Сальмы по-прежнему подрагивал.
— Мы не предохранялись!
— Я пью таблетки, гормоны, они и противозачаточные тоже.
Почему-то Никита испытал облегчение. Ему казалось нечестным по отношению к Сальме представлять в это время на ее месте Саломию. Его ребенок должен родиться если и не в любви, то во взаимоуважении, поэтому очень хорошо, что Сальма принимает таблетки. Они уладят все формальности, и тогда…
Послышался сдавленный всхлип, и Никита окончательно протрезвел. Алкогольные пары улетучивались с космической скоростью к его громадному сожалению, поскольку на их место наползали неотвратимое прозрение и неизбежное раскаяние.
Ну вот, вместо того, чтобы утешить, довел девушку до слез. Правильно, кому понравится, когда тебя имеют и именем другой называют? Вот же придурок! Повернулся к ней, прикоснулся к локтю, наткнулся на длинный изогнутый рубец, но сумел не отдернуть руку, напротив, легонько провел пальцами вверх по плечу.
— Слышишь, Алинка, не реви. Не обижайся, — постарался, чтобы это прозучало как можно более примирительно, — ну перебрал я, ты тоже хороша, зачем мне свой виски подсовывала, видела же, что я и так в драбадан? Думаешь, я совсем уже шизик? Просто снится она мне до сих пор, я в самом деле решил, что это она, а не ты, сам виноват, подарил ее любимые духи. Прости, честное слово, такое в первый раз, сама считала, сколько у меня баб было, если бы я всех ее именем называл, точно на дурку бы определили.
«Господи, что я несу?»
Сальма всхлипнула и рванулась к двери, натягивая одежду, но он успел перехватить, поймал, сцепил объятия, волосы мазнули по лицу, и у него снова сжалось сердце, когда почудилось, что рядом с ним его Мия. Может, пусть идет к чертям собачим, что-то совсем его сегодня разобрало… И темно как в погребе…
— Какого хера тут такая темень? — проворчал Никита, придерживая Сальму за талию. — Да не дергайся ты, дай сказать. Не так все будет, не думай, я ж не совсем мудак, Алина. Получишь ты документы, раз тебе это важно, но ребенок мой не с пьяной головы будет делаться, ясно? Допивай свои таблетки, а я обещаю, что больше ты от меня имя жены не услышишь. Если надо, схожу к психологам, или психиатрам, на кладбище пойду.
— Куда? — она снова дернулась в его руках. Никита ослабил хватку и заговорил негромко:
— Мне Димыч, друг, твердит все время, что я должен ее отпустить, а я не могу, мне кажется, что она вернется, я потому и не был у нее на могиле ни разу, чтобы не видеть. Но надо будет, схожу, это не твоя забота, я справлюсь… Да перестань ты реветь, ну что тебя, прорвало, что ли? Сказал же, не твоя это забота, Монте-Кристо.
