шеи. Я заметил, что ей это нравится — каждый раз, когда подношу свой рот к линии ее подбородка, Джорджи начинает мурлыкать, как котенок.
Легкие поцелуи, слегка прикасающиеся к ее коже, заставляют ее дрожать.
— Держу пари, есть вещи, которые я мог бы сказать, которые заставили бы тебя покраснеть сильнее, чем сейчас.
— О, да? Например, что?
— Например… В первый раз я увидел тебя не тогда, когда ты подошла ко мне на той вечеринке.
Ее глаза расширяются от этой информации.
— Я видел, как ты вошла. — Как я мог ее не заметить? Она на голову выше большинства женщин и вдобавок красива со своими длинными каштановыми волосами и большими невинными глазами. — Видел, как ты оглядывала комнату.
— Я искала тебя, — бормочет она.
Она искала меня; просто не знала этого. Но разве не так все это работает?
Судьба, предначертание и прочая чепуха?
— Ты вошла, и я подумал, что ты такая чертовски красивая.
Джорджия снова краснеет, слегка наклоняя голову.
Застенчиво.
— Правда?
— Почему тебя это удивляет?
На улице светло, и мы переживаем этот момент совершенно трезвыми.
Что, если мы отложим в сторону соседей по комнате и дружбу и повеселимся в эти выходные, не думая об этом?
Что, если… что, если… что, если…
Я бы ни за что на свете не сказал ничего из этого, если бы мы не были в Вегасе.
— Никогда бы не подумала, что я в чьем-то вкусе физически.
— Чушь собачья. — Я смеюсь, целуя ее в губы. — Ты, наверное, во вкусе каждого мужчины.
— Ты так говоришь, просто потому что я тебе нравлюсь.
Джорджия права; может быть, я говорю это просто потому, что она мне нравится, но это не делает это заявление менее правдивым.
— Что еще у тебя есть? Это не заставило меня покраснеть.
Она лжет — это реально заставило ее покраснеть. Джорджия обычно краснеет, когда на нее обращено внимание.
— Одна из моих любимых вещей в тебе, как я недавно обнаружил, — это твои сиськи. — Слово «сиськи» легко слетает с моего языка, но я не хочу быть излишне грубым.
— Ты любитель женской груди?
Оказалось, что да.
— И аппетитных задниц, и длинных ног. — Говоря это, я провожу рукой по каждой части тела. — Я любитель Джорджии.
— Прекрати, — возражает она, поджимая губы, приглашая к поцелую.
Я опускаю голову, опускаясь над ней, прижимая наши тела друг к другу, мой твердый член трется о ее киску.
— Куда ты положил презервативы? — Такая нетерпеливая.
— Э, они где-то здесь, — поддразниваю я, зная, что они на виду на прикроватной тумбочке рядом с нами.
Джорджия приподнимает свой таз, чтобы потереться об меня.
— Может быть, тебе стоит надеть один сейчас.
Она мокрая — я это чувствую.
— Прямо сейчас? Ты не хочешь, чтобы я… — Я склоняю голову и смотрю вниз, сквозь наши тела, на ложбинку между ее бедер.
— Тебе необязательно ублажать меня ртом, просто… — Джорджия снова трется обо меня. — Я уже чертовски возбуждена.
— Может, вместо этого рассказать тебе о веселом дне, который мы запланировали? — Я провожу своим членом вверх и вниз по ее киске, улыбаясь ей на ухо. — Время в бассейне — ты в сексуальном купальнике.
— Это действительно звучит мило.
Она вздыхает, когда я дразню ее вход.
— Выпьем немного, потом вернемся и переоденемся к ужину.
Ее губы надуты.
— Перестань дразнить меня, или я перевернусь на другой бок и снова засну.
Никто не хочет снова засыпать.
Она никого не обманет.
Тем не менее, не желая разоблачать ее блеф, я подскакиваю и тянусь к тумбочке, достаю из коробки презерватив в синей упаковке, разрываю фольгу зубами.
Никаких церемоний.
Никакого сексуального способа надеть его.
Нет, просто раскатываю его по своей плоти, проверяю, чтобы убедиться, что Джорджия влажная, прежде чем проникнуть внутрь.
Мы стонем одновременно, когда я это делаю.
Девушка откидывает голову назад.
— Почему это так приятно?
Я не знаю — у меня нет ответа для нее, потому что тоже сбит с толку. Секс с ней должен был быть просто трахом, а не буйством чувств, но, очевидно, эта связь заставила нас усомниться в нашем здравомыслии.
Ни за что на свете мы не сможем, вернувшись домой, вернуться к тому, как все было до этих выходных.
Это невозможно.
Джорджия
— Ты сексуальный, как викинг. Я могла бы скакать на тебе всю ночь, ты, горячий британский кусок задницы викинга. — Громкий шлепок эхом разносится в воздухе, когда моя рука соприкасается с плотью его ягодиц.
— Теперь я твой муж, можешь трахать меня, когда захочешь. Ты собираешься перенести свое барахло в мою комнату, когда мы вернемся домой, женушка? Я люблю тебя, ты такая красивая.
— Нет, ты прекрасен. Иди, поцелуй меня, ты, красавчик. Я хочу твой рот…
— Где?
— Везде.
— Здесь?
Он целует мою руку, посасывая кольцо, которое у меня на безымянном пальце…
Задыхаясь, я вскакиваю, сразу же атакованная ослепительным светом.
Рукой пытаюсь заслонить солнце.
«Боже мой, почему здесь так чертовски ярко?»
Я хочу умереть.
Сколько мы выпили прошлой ночью? Как печально, что я этого не помню?
Прижимаю руку ко лбу; внутри пульсирует, как будто по голове ударили молотком, и я не могу сказать, какой сегодня день.
Почему я не чувствую своего лица?
Плюс.
Мне нужно пописать.
Повернув голову в сторону, я оцениваю расстояние до ванной, приоткрывая одно веко и уставившись на стену.
Почему ванная находится в миллионе метров от нас?
Откатываюсь на середину кровати, снова крепко зажмуриваю веки, чтобы заслониться от солнечного света; он полон решимости ворваться, разбудить меня и заставить двигаться.
— Уф, который час?
Должно быть, еще рано; я редко сплю допоздна, даже когда мне не нужно некуда идти. Я жаворонок, который обычно с нетерпением вскакивает с постели при первых признаках рассвета, так почему же мне кажется, что мы с Эшли проспали весь день напролет?
Часы, часы, где часы?..
Должно быть, на стороне кровати Эшли.
Парень лежит на спине, закрыв глаза рукой, рот разинут (немного непривлекательно). Никаких слюней, но все равно — он похож на дохлую рыбу.
И на нем кольцо.
Его абсолютно невозможно не заметить, темное на фоне его кожи, обводящее палец на его руке, где раньше никакого кольца не было.
Я прищуриваюсь, осматривая его, наклоняясь ближе на случай, если у меня галлюцинации.
— Ты носишь кольцо? — Мой голос хриплый. — Оно было на тебе вчера?
Эшли двигается, но едва заметно, убирая руку с лица, растерянный и с затуманенными глазами.
— Нет, я не ношу колец. О
