талии. Его прикосновения были приятными. Я растаяла рядом с ним.
— За исключением старых леггинсов Кармеллы, — отметила я.
— Я приказываю их сжечь. Пойдем, найдем тебе что-нибудь поесть, — хрипло сказал он, убирая волосы с моего лица.
Мой новый муж умел готовить. В своем полупьяном состоянии все, что я могла делать, это смотреть на него с приоткрытым ртом. Оставалось надеяться, что слюни не текли.
Он закатал рукава рубашки до локтей и просто взял на себя управление кухней. Мы были одни, часы приближались к полуночи. Я сидела за стойкой, подперев голову рукой и пытаясь держаться прямо, пока наблюдала за человеком, который украл мою жизнь и заменил ее другой. Он готовил мне омлет, и это было тревожно привлекательно.
Воздух наполнился запахом спелых помидоров черри, рубленого базилика и давленого чеснока, слегка шипящих в оливковом масле.
— Я чувствую, что должна предложить помощь, — пробормотала я.
— И в этом твоя проблема, anima mia. Ты не всегда должна помогать. Иногда ты можешь позволить людям сделать все за тебя, — сказал Ренато, разбивая яйца одной рукой и взбивая другой.
Его сильное, покрытое татуировками запястье, с легкостью вращающее венчик, что-то сделало со мной. Боже, мне действительно нужно было протрезветь. Я играла шахматными фигурами с доски, лежащей на стойке. Я видела, как Джада и Сонни иногда играли по утрам.
— Избавь меня от дерьмовой кабинетной психологии, или я сделаю то же самое с тобой, — предупредила его.
Он рассмеялся.
— Я буду только рад этому, bambina.
Проигнорировав намек, я обхватила руками колени и прижала их к животу, надеясь, что эта поза заглушит урчание. Теперь, когда я почувствовала запах еды, мой желудок проснулся и требовал, чтобы его накормили.
— Прекрасно. Ты — король замка, — провозгласила я. — А все остальные заперты за пределами. Ты должен контролировать все вокруг, каждый игрок на доске — твой ход… Ты не вправе отвернуться или расслабиться, потому что в случае ошибки, ты можешь кого-то потерять и придется добавить еще одну отметку. — Я указала на его грудь.
Он оставил омлет готовиться и наклонился ко мне через стойку. Я повернулась к шахматной доске, отчаянно желая хоть чем-то отвлечься от красоты этого мужчины при слабом освещении. Я выбрала черный для Ренато, потому что, это само собой разумеется. И отодвинула все остальные фигуры, изолировав короля.
— Очень проницательно. Может быть, пьяная терапия не так уж плоха, — начал он.
Я поднесла палец к его губам и шикнула на него, будучи смелее в своем пьяном состоянии, чем обычно.
— Я не закончила. Ты делаешь всё это, и у тебя всё есть, и люди думают, что ты бог, неприкасаемый, всезнающий, обладающий властью над жизнью и смертью… И это правда, но ты там, в своей башне, и ты совсем один.
Как только слова слетели с моих губ, сквозь густой туман в голове прозвучало предупреждение. Стоп, что я сказала? Я пыталась вспомнить, пока Ренато смотрел на меня.
— Ну, в конце концов, нет покоя голове, увенчанной короной.
— Макиавелли? — поинтересовалась я.
Он был так близко ко мне, и воздух сгустился, пока мы разговаривали. Он не отстранился, когда я обрушила на него свой пьяный психоанализ. На самом деле, он казался ближе, чем когда-либо.
— Шекспир, — мягко поправил Ренато. — Генрих IV.
Верно. Своевременное напоминание о том, что этот человек намного превосходит меня по опыту и житейским познаниям.
— Ты много знаешь. Держу пари, ты прочитал все книги в своей библиотеке, не так ли? Ты намного умнее меня. Я никогда не выезжала за пределы штата, ты знал об этом? Никогда не летала на самолете. Я не могу свободно говорить ни на каких других языках, но ты наверняка знаешь об этом. Ты знаешь обо мне всё, — пробормотала я.
Ренато наблюдал за мной с каким-то очарованием, с которым я не могла справиться в своем затуманенном состоянии. Это было слишком напряженно. Мужчина был напряжен во всем, и все же я не видела, чтобы он смотрел на кого-то так, как на меня.
— Никто не смотрит на меня так, как ты, — услышала я свой голос. Мой и без того хлипкий фильтр в данный момент был на нуле.
— Никто не говорит со мной так, как ты, — ответил он, протягивая руку и касаясь моей щеки. Это было нежно и интимно. Мое сердце странно забилось.
— Потому что ты бы их убил?
Ренато ухмыльнулся и потянулся к сковороде с омлетом, чтобы выключить огонь. Затем он выпрямился и, обогнув стойку, направился ко мне.
Шахматная доска стояла рядом со мной в забавной конфигурации, которую я установила: король, окруженный несколькими пустыми клетками со всех сторон.
Я развернулась на табурете, чтобы держать его в поле зрения. Он был не из тех, к кому можно повернуться спиной. Это все равно что встать спиной к пантере и верить, что она не набросится.
Ренато остановился передо мной, подойдя так близко, что мне пришлось раздвинуть ноги, чтобы он влез. Мужчина потянулся мимо меня к шахматной доске. Он взял самую большую фигуру со стороны противника и поставил ее рядом с одиноким королем.
Королева.
Белая королева.
Черно-белая пара сидела наверху доски, изолированная, но не одинокая. Больше нет.
Ренато повернулся ко мне и обхватил мое лицо ладонями, поглаживая большими пальцами щеки, глядя на меня так, словно я была чем-то драгоценным.
Чем-то святым.
Я открыла рот, чтобы заговорить, отчаянно желая заполнить тишину, слишком интимную, чтобы ее выносить, но слов не было. Я никак не могла отвлечься от выражения его глаз и неоспоримого понимания того, что между нами что-то происходит. Что-то важное и реальное.
Его губы встретились с моими, и это был поцелуй, не похожий ни на один из тех, что он дарил мне до сих пор. В нём было столько нежности, сколько был способен проявить такой мужчина, как он. Ренато коснулся своими губами моих, и это была просьба. Я раздвинула губы, задыхаясь. Тепло его рук на моем лице, близость его тела… это опьяняло. Его язык скользнул внутрь и томно переплелся с моим.
Он целовал меня так, словно пробовал на вкус каждый мой дюйм. Смакуя.
Я вцепилась руками в его рубашку, притягивая его ближе и удерживая на месте.
Он улыбнулся мне в губы.
— Не волнуйся, mia moglie. Я никуда не уйду, — пробормотал он.
— Что значит mia moglie?
— Моя жена, — пояснил он, покрывая поцелуями мою челюсть, по направлению к уху.
— А что насчет bambina?
— Малышка.
Он добрался
