Ознакомительная версия.
Алексей сидел и вспоминал, как однажды встретил Веронику у дверей офиса. Сначала он ее просто не узнал. Да и как можно было узнать бесформенную мешковатую девку в статной, дорого одетой, холеной брюнетке?
Она окликнула его, и на мгновение Князев даже испытал отдаленную тень самодовольства: им интересуются симпатичные девушки. Потом скользнуло мимолетное любопытство: что она придумает, чтобы завязать знакомство? И опасение: а вдруг это просто съемная красотка, уставшая ждать клиентов. Через долю секунды он узнал няньку и опешил. Не было очков, не было дурацкого балахона, зато бесстыдно притягивали взгляд грудь, вызывающе обтянутая тонкой лайковой курточкой, и гладкие стройные ноги. Роскошная барышня никак не могла быть Вероникой! Но это была она.
Именно тогда она сказала, что ждет не кого-нибудь, а его!
Она говорила, что больше так не может.
Она шептала, что любит.
Как глупый тупой окунь он уцепился за жирного червяка, заглотил наживку и попался.
А потом Вероника его бросила. Съела шоколадку, смяла фантик и вышвырнула прочь. Наигралась. Все произошло настолько стремительно, что было похоже на дурной сон.
И вот теперь она непостижимым образом оказалась любовницей тестя.
Мозаика не складывалась. В схему закралась какая-то ошибка, а Алексей никак не мог ее найти. Не было сил, не хватало внутренних ресурсов, одномоментно вспыхнувших и сгоревших без остатка. Это было даже не разочарование, не потрясение, а шок. Алексей настолько выпал из реальности, что никак не мог в нее вернуться. Усилием воли он сбросил оцепенение и снова пошел к шефу.
– Если она еще там, то все выясним сразу. А если нет, то тоже выясним.
Ему вдруг стало ясно, что лучше бы ее там не было.
Но Вероника все еще сидела у Максима Михайловича, покачивая ногой в сапожке на изящной шпильке и загадочно улыбаясь.
Пролетев мимо испуганно пискнувшей секретарши, которая, вероятно, уже чувствовала себя уволенной, он вломился в кабинет.
Она не испугалась. На красивом гладком лице ничто не дрогнуло. А он боялся, отчаянно трусил, потел и вибрировал каждой клеточкой тела.
– Леша, в чем дело? – Максим Михайлович был удивлен, но не более. Он смотрел на зятя с любопытством и нетерпением, как посетители зоопарка смотрят на павлина в ожидании, что он распустит хвост.
И Алексей «распустил». Он рассказал все, не жалея хлестких слов ни для себя, ни для Вероники. С трудом сдерживаясь, чтобы не врезать бывшей любовнице, он говорил и говорил, стараясь не смотреть на нее.
Какая грязная штука, эта жизнь.
– Ты не кипятись, – пророкотал наконец тесть. И Алексей был ему даже благодарен за возможность прервать затянувшийся монолог. – Я все знаю. Так получилось.
– Так получилось? – эхом повторил зять. – А я ничего не знаю. Я ничего не понимаю. И понимать не хочу. Меня Маша видеть не хочет. Или это была такая задача, да?
– Не было никакой задачи, – устало вздохнула Вероника. – Я просто хотела отомстить. Всем сразу. Я виновата, но вину свою искупила авансом, еще в детстве. Знаешь, каково это – быть изгоем? Не тогда, когда ты взрослый, отчасти состоявшийся человек, который может объяснить себе все, защититься, а когда ты маленький затравленный звереныш, которым все брезгуют? Знаешь, каково жить, зная, что ты плохо кончишь? Когда это говорит взрослый, когда это западает в душу на всю жизнь – ты так и существуешь в соответствии с чужим сценарием, с чужой программой, заданной тебе избалованной изнеженной теткой. Ну, как же, она ведь взрослая. Авторитет. Ей виднее! Она красивая, сытая, хорошо одетая, она все знает, она все видит. А я – «ужасная девочка». Она брезговала мною, она презирала меня. Я пришла в дом, где вкусно кормили, где пахло достатком и уютом, где была сказка, которой почему-то лишили меня. Там жила девочка, которую красиво одевали, у которой были любящие родители, удивительные игрушки, икра на завтрак. Они знали, как надо жить. И там про меня сказали, что я плохо кончу. Я не жила, я ждала этого конца. Вместо института я пошла работать нянькой, а ведь училась я лучше многих. Но зачем мне институт, если я плохо кончу? Я – никчемное, убогое создание, занимающее в этом мире чье-то место. Я все ждала и ждала, жила и жила. Нет, не жила, существовала. Но случилось так, что судьба снова подсунула мне эту женщину с ее дочкой. Наверное, нарочно. Может, хотела проверить, великодушна ли я, умею ли прощать. Или, наоборот, давала возможность использовать шанс, поменяться с ними местами. Я ведь на собеседования ходила такой страшилой, потому что в фирме сказали – не выставляться. В семьях нужны безликие исполнительные дурнушки. Зализанные волосенки, очки в пол-лица, ни грамма косметики и платье пострашнее. Вот и готова образцовая нянька. Они меня не замечали. Я была тенью, предметом обихода. А знаешь, каково это, знать, что ты человек, но мириться с тем, что другие этого не признают? Соглашаться с собственной ничтожностью, которую чувствовала всю жизнь, которую только что победила и которую тебе навязывают вновь. Я человек даже не второго, а третьего сорта. Для них. А почему? Потому что они априори выше. Как я их ненавидела, кто б знал. Сначала я решила увести мужа у старшей. Все получилось так легко, что я поняла: мне сама фортуна помогает. Потом я увела мужа у младшей. Стоило лишь сказать, что люблю, и он поверил. Мужчины привыкли к тому, что их любят. Женщину неожиданное признание может испугать, насторожить, но мужчину – вряд ли. Они принимают нашу любовь как должное. Эти две женщины, однажды перечеркнувшие мою жизнь, трепыхались, недоумевали и даже пытались бороться. Как Дон Кихот с ветряными мельницами. Я всегда была рядом, все знала. Они же не обращали на меня внимания, не стеснялись обсуждать при мне свои дела. Именно тогда я подсунула Диане под видом гадалки свою соседку, чтобы она не попала к каким-нибудь шарлатанам. А потом случилось ужасное: я вдруг поняла, что не испытываю от этой мести удовлетворения. Только стыд, раскаяние и боль. А еще – я полюбила чужого мужа, которого хотела увести лишь из чувства мести. Моя вендетта закончена. Если сможешь меня понять, то простишь. Если не простишь – что ж, я уже столько пережила, что и это смогу пережить.
– Это к чему все? – простонал Алексей. – Это она кому мстила-то? При чем тут мы с Машей?
– Тот день рождения, на котором все началось, был Машиным днем рождения. Мы учились с ней в одном классе. Но я настолько была для них всех пустым местом, что меня сейчас даже не узнали. Конечно, я очень сильно выросла, а была плюгавая, как кнопка, перекрасилась, но сходство-то в чертах лица осталось! Представляешь, десять лет проучились в одном классе, а она взяла меня нянькой, словно тумбочку купила. Хотя сама по себе она хороший человек, а маменька ее – какой была, такой и осталась.
Ознакомительная версия.
