Ее глаза ловят мои, а голос слегка дрожит, когда она говорит:
— Все в порядке, тебе не нужно прятаться от меня. Ты не должен смотреть в другую сторону или стыдиться того, кто ты есть.
— Даже если я был шлюхой?
— Ты не был. — уверенность и сила в ее голосе пронзает меня в ту чертову часть груди, которую я считал умершей двадцать лет назад. — Ты был ребенком, с которым жестоко обращались, и это не твоя вина. Это их вина, твоей матери и тех, кого она приводила. Точно так же, как отчим виноват в том, что моя мама подверглась насилию и была избита до смерти. Жертва никогда не виновата, что бы кто ни говорил.
Я вытираю большим пальцем слезы, выступившие на ее веках.
— Не плачь, не из-за этого.
Она качает головой, ее руки крепче прижимаются к моим щекам.
— Разве ты не понимаешь? С тех пор как я узнала о твоем прошлом, я не могла спать по ночам. Я хотела снова убежать, найти тебя и просто прижать к себе. Если бы я могла, я бы забрала все это себе, чтобы ты больше не был скован этим. Твоя боль моя, Нокс. Я ощущаю ее глубоко в своем сердце и не могу перестать думать о ней.
— Я перестал.
— Нет, не перестал. Ты просто делаешь вид, что не думаешь о ней, и я знаю, что это механизм преодоления, но я хочу, чтобы ты знал, что все в порядке, если ты устал держать маску на месте. Это нормально, если ты хочешь сбросить ее и просто быть собой. Я не стану смотреть в другую сторону. Я обещаю.
Моя рука снова находит ее горло, и я наслаждаюсь тем, как она глотает воздух и издает легкий стон.
—Ты чертова помеха, ты знала об этом? Ты не должна копаться в самых темных уголках меня.
— Это все еще ты, и это все, что меня волнует.
Ну, блядь.
Только я подумал, что эта девушка не может впечататься в мою кожу еще глубже, она идет вперед и роет себе еще более уютный уголок, откуда я никогда не смогу ее вытащить.
И я хочу встряхнуть ее за это.
— Тебе не должны нравиться эти части меня, не тогда, когда я сам их ненавижу.
— Ты не имеешь права говорить мне, что мне в тебе нравится.
— Уверена в этом, Анастасия? Потому что в моем шкафу полно чертовых скелетов, о существовании которых ты даже не подозреваешь. Я был в постели со своими демонами столько, сколько жил с тех пор, как я был невежественным гребаным ребенком, который еще не знал, что такое мир. С тех пор, как ко мне прикасались незнакомые мужчины, а я был слишком слаб, чтобы остановить их и спасти себя или свою сестру.
— Но ты спас себя и ее. — ее голос низкий, но решительный, будто она хочет донести до него какую-то мысль. — Ты убежал. Ты спас и себя, и свою сестру. Когда никто не стал твоим героем, ты стал им сам. Так что нет, Нокс, ты меня не отпугнешь. Эти скелеты? Я хочу их увидеть. А эти демоны? В конце концов, я их прогоню.
У меня болит челюсть от того, как сильно я ее сжимаю. Я хочу сказать ей «нет», что ей нельзя приближаться к моим демонам, иначе они проглотят ее целиком, но, судя по напористости, написанной на ее тонких чертах, я ни за что на свете не смогу ее переубедить.
И это выбивает меня из колеи. Тот факт, что она хочет меня, что не стесняется ни одной моей части.
Черт, она даже хочет меня видеть. Всего меня.
Не только красивый фасад или обаятельный характер, но и все мои поганые стороны, которые я десятилетиями скрывал под ковром.
Чертовы десятилетия.
И все же ей удается вытащить все наружу в мгновение ока.
— Кроме того, — продолжает она. — Те, кто выбирают, какие части тебя сохранить, а какие выбросить, должны гнить в самой темной яме ада. Потому что эти части? Они сделали тебя таким, какой ты есть. Они привели тебя в Джерси в тот день, когда я решила пойти против своего воспитания и сделать что-то одно для себя, а не для своей семьи или того, чего от меня ждут. Ты и есть эта вещь, Нокс. Та ночь могла быть связана с сексом, но после нее было гораздо больше. Ты показал мне вещи, о существовании которых я не знала, и открыл мне глаза на мир. Ты дал мне безопасность, о которой я и не подозревала.
— Тогда почему ты ушла?
— Я же сказала тебе. Для того, чтобы защитить тебя.
Я сжимаю пальцы на ее шее, мой голос напряжен.
— Неужели ты, блядь, не понимаешь, что то, что ты сделала, ничем не отличается от того, чтобы зарезать меня и дать мне истечь кровью до смерти? Я так привык к твоему живому присутствию и занудным разговорам, а теперь, когда тебя нет, моя квартира похожа на склеп. Раньше я засыпал, слушая, как ты рассказываешь эти длинные книги в стиле фэнтези, но теперь я больше не могу заснуть. Поэтому я нюхаю твой апельсиновый шампунь, как чертов наркоман, чтобы почувствовать твой запах, и все равно не могу заполнить пробел, который ты, блядь, оставила после себя. Так что если защита меня означает, что я буду жить без тебя, то я, блядь, этого не хочу.
Одинокая слеза скатывается по ее щеке.
— Нокс...
Я обрываю ее, прижимаясь губами к ее губам, и целую ее со свирепостью, от которой твердеет мой член и напрягаются яйца. Я целую ее, обнимая за шею, а она продолжает сжимать мои щеки.
Я целую ее, пока она не начинает бороться за воздух, и ее язык так переплетается с моим, что я не знаю, где начинается она и заканчивается я. Но она целует меня в ответ с тем же жаром, моя Анастасия, словно она ждала так же, как и я, чтобы попробовать, попробовать хотя бы частичку того, что у нас есть.
Все еще целуя ее, я проникаю между нашими телами и поднимаю ее платье до талии. Она бездумно цепляется за мой ремень и помогает мне расстегнуть молнию на брюках и освободить мой твердый член.
С тех пор как она ушла, он постоянно находился в состоянии возбуждения, и никакое количество ласк не могло заменить ее тепла.
Я сдвигаю ее трусики в сторону, стону от того, какая она мокрая, а затем, не разрывая поцелуя, вхожу в нее.
Ее тело мгновенно принимает меня, раскрываясь и выгибаясь в приглашении. Словно она ждала меня так же долго, как и я ее. Ее спина поднимается с кровати, и она вздрагивает, ее рот отрывается от моего, когда она стонет.
— Блядь, детка. — я впиваюсь пальцами в ее горло. — Я скучал по тебе.
— Я... я... тоже скучала по тебе. Я скучала по тебе так сильно, что это причиняло боль.
Я теряю контроль над собой при звуке ее нуждающихся слов, не то чтобы у меня имелся контроль, когда дело касается ее.
Она без труда превращает меня в гребаное животное, которое не может выжить без нее.
Я ускоряюсь и целую ее так же сильно, как и трахаю, пока она не сползает с кровати, а моя хватка на ее шее единственное, что удерживает ее на месте.
Одно остается неизменным, даже когда я трахаю ее жестко и грубо, то, как она смотрит мне в глаза, держа мое лицо.
Я здесь ради тебя, говорит она с выразительными голубыми глазами. Я хочу тебя, несмотря ни на что.
И это сводит меня с ума. Смотреть на нее, находясь внутри нее, смотреть на нее, пока ее киска сжимается вокруг меня, душит, сводит с ума.
Но вместо того, чтобы ускориться, я впервые в жизни делаю это медленно. Я кручу бедрами и глубоко погружаюсь в нее, пока она вновь не вздрагивает, а ее стенки не смыкаются вокруг меня, как тиски.
Мой поцелуй становится скорее страстным, чем неистовым, язык играет с ее языком, а член размеренными движениями приникает в ее маленькую узкую киску. Она раздвигает ноги шире, немного приподнимая одну, давая мне больше доступа, и я беру ее, доходя до таких пределов, которые я никогда не мог себе представить.
И когда она начинает дрожать, ее стенки сжимаются вокруг меня, и она громко стонет, я оказываюсь рядом с ней. Мой позвоночник покалывает, и я изливаюсь внутрь нее длинными струями.
Я собираюсь раздавить ее своим весом, поэтому маневрирую так, чтобы она оказалась сверху, ее ледяные светлые волосы оказываются у моего подбородка. Но я остаюсь глубоко внутри нее. Мой член дергается, медленно, но, верно, готовясь к новому раунду.
