— Давай, приятель. Пойдем подышим свежим воздухом.
— Свадьба и так на открытом воздухе, — слишком громко хихикает Хейзел прямо в ухо Оливеру.
— Отвали! — Он хлопает ее по плечу, встает и закрывает уши. — Прекрати болтать.
И тут же падает лицом в траву. Я снова смотрю на Келли.
— Какого хрена?
— Можно с тобой поговорить? — спрашивает тетя Ди, смотря выпученными глазами на Оливера, лежащего на земле.
— Да, конечно. Я же ничем не занят, — фыркаю я, пытаясь поднять безвольное тело сына с земли.
Тетя Ди нервно сглатывает.
— Думаю, я добавила в пирожные слишком много алкоголя.
Я быстро смотрю на Келли, качающую головой, а затем снова на тетю Ди. Келли, улыбаясь, говорит ей:
— При выпечке из них выпаривается алкоголь, тетя Ди. Так что ничего страшного.
Та наклоняется и шепчет:
— Я не добавляла его в тесто. Я добавила ром постфактум.
Широко раскрытыми глазами она смотрит на Оливера, который переворачивается на спину и хмурится.
— Как я попал на крышу?
Тетя Ди смотрит на меня.
— Думаешь, я переборщила?
— Не знаю. — Я указываю на Оливера, лежащего на земле. — Сама-то как думаешь?
Тетя Ди смеется:
— По крайней мере, первая проба алкоголя прошла успешно.
ГЛАВА 30
Ноа
Лучший мужчина
(И он не всегда побеждает. Спросите об этом Джонаса)
Лужи на скатертях, платья и смокинги насквозь промокли от дождя… Думаете, эта свадьба накрылась медным тазом, верно? Не-а. Мы же в Техасе. Здесь правила не работают. И меня не покидает предчувствие, что все только начинается. Священник разговаривает с тетей Ди (надеюсь, он не попробовал ее пирожные), а отец невесты в бешенстве. Он и мой тесть тоже, но пока не сказал мне ни единого слова.
Не удивляйтесь. Он все еще меня ненавидит.
— Поверить не могу в эту хрень. Я заплатил за эту свадьбу, — ворчит он, отпивая виски прямо из бутылки, — и сегодня вечером ей лучше выйти замуж за кого-нибудь.
Пока мы с Келли укладываем нашего пьяного десятилетнего сына, чтобы он проспался, угадайте, кто возвращается из бегов? Джастис с Келси. Явились через три часа. Понятия не имею, чем они там занимались, но могу догадаться, что дрались. А может быть, трахались, потому что по своему опыту знаю: эти действия обычно происходят параллельно.
Кстати, о трахе. Жаль, мы с Келли не смогли уединиться, ведь знаете, что лучше секса?
Примирительный секс.
Доказанный факт.
Поэтому я озвучиваю Келли свои мысли, кладя руку на ее обнаженное бедро.
— Мы вызовем подозрения, если ускользнем наверх? — Закидывая руку на спинку стула жены, я заглядываю в вырез ее платья. — Похоже, мне срочно нужно увидеть эти висюльки на своем лице.
— Прекрати, — улыбаясь, игриво отталкивает она меня. — Мы не можем просто взять и ускользнуть. Оливер пьян, Севи вылизывается рядом с собакой, Фин плюется в священника, а Хейзел тверкает.
Я поворачиваю голову на танцпол и вижу, что моя пятилетняя дочь на самом деле трясет попой.
— Иисусе. — Не знаю почему, но на какое-то мгновение я замираю. Наверное, потому что не могу отвести глаз. Это как попасть в автокатастрофу, когда ты не можешь не смотреть. — Заставь ее прекратить это делать, — стону я, прикрывая глаза.
Слава богу, Келли подхватывает дочку и показывает, как нужно правильно танцевать.
— О господи! — Келси плюхается в кресло рядом со мной. От этого ее платье надувается, как воздушный шар, обернутый вокруг талии. — Я нервничаю.
Не зная, что еще сделать, я протягиваю ей пирожное.
— Вот. Это поможет успокоиться.
Словно одичавшая, она вырывает его из моей руки и целиком засовывает в рот. При этом Келси произносит что-то типа «Топай ногами», и крошки пирожного вылетают из ее рта, падая на стол и мою руку. В переводе с языка полностью-набитого-рта, которым я хорошо овладел благодаря своим детям, она только что сказала: «Это помогает».
С трудом проглотив, она доедает пирожное, а затем смотрит на меня своими покрасневшими и усталыми голубыми глазами.
— В нем ром?
Я киваю.
— Ага. Где, черт возьми, ты была последние три часа?
Она смотрит мимо меня, сосредоточив все внимание исключительно на том, кто у барной стойки запивает свои проблемы.
— В заложниках.
Держа в руке бутылку воды (поверьте, мне больше не нужен алкоголь), я рассматриваю Келси. Ее волосы растрепаны, тушь размазана по щекам, и она дрожит.
— Ты в порядке?
— Ноа, скажи, что мне делать?
— Я?
Она пинает меня ногой.
— Да, ты.
Я практически задыхаюсь после глотка воды, попавшей не в то горло. Нет, я вообще-то подавился. Прокашлявшись, я ставлю бутылку на стол.
— Черт возьми, с чего ты решила, что я знаю, что делать?
Келси смотрит на меня со слезами на глазах, поджав губы, по цвету похожие на жевательную резинку.
— Потому что вы с Келли следовали за своим сердцем.
Она права, мы так и сделали. Я смотрю на жену, которая танцует с нашими дочерьми. Ее улыбка такая же сияющая, как в тот день, когда мы сказали друг другу «Да». А если учесть сегодняшнюю ночь и, черт возьми, последние два года, трудно поверить, что она все еще может так улыбаться. Когда песня меняется на более медленную, Келли зовет меня к себе, поманив пальчиком. Встав, я похлопываю Келси по плечу:
— Что говорит твое сердце?
Она плачет.
— Мое сердце говорит не делать ему больно.
Думаю, она говорит о Джонасе, но не уверен наверняка.
— Тогда ты знаешь ответ.
Наверное, вы предполагаете, что, ступив на танцпол, я буду танцевать с Келли, не так ли? Что ж, угадайте, кто стоит передо мной с раскинутыми в стороны руками? Она около двух футов ростом и плюется в людей.
Ага. Наша маленькая верблюжонка протягивает ко мне свои ручки.
— Сиськи? — говорит она, широко раскрыв глаза, и ждет. Может, это кодовое слово, означающее «вверх»? Она знает только одно слово, так почему бы не сделать его универсальным, верно? Если только дочь не думает, что я ее покормлю. Если это так, то мои волосатые соски ее сильно разочаруют.
Я беру ее на руки.
— Ты же не собираешься в меня плевать?
Фин хмурит бровки, и на нежной детской коже пролегает небольшая складочка. Дочь ничего не говорит. Она просто зевает и кладет головку на мое плечо.
Мое сердце колотится, потому что я не могу осознать происходящее. Подняв руку, я поглаживаю ее спинку и раскачиваюсь вместе с ней под музыку. Я могу сосчитать на пальцах одной руки, сколько раз вот так держал Фин. И всегда это происходило потому, что она использовала меня, чтобы вскарабкаться на что-нибудь или добраться до Келли.
Однако сейчас она позволила мне держать себя на руках, потому что захотела ко мне. Я всегда думал, что неприятен Фин из-за того, что в первые несколько недель ее жизни я не брал ее на руки. Мне было страшно. Я боялся привязаться к ней и поэтому отстранился. Думаю, она это почувствовала и сделала то же самое. Какова бы ни была причина, обнимая ее сейчас, я сожалею, что не приложил усилий раньше.
Оглянитесь вокруг. Она ни к кому не просится, она положила головку мне на плечо. Расположив ручку на моем сердце, Фин закрывает глазки. Вы плачете? Я прилагаю титанические усилия, чтобы не допустить этого. Я справлюсь. Да, слезы появились, но сейчас меня больше волнует то, что происходит вокруг меня, потому что жених только что увидел невесту, а шафер стоит между ними.
Вот-вот разверзнется ад…
— Устала? — спрашиваю я Фин, наклоняя голову так, чтобы заглянуть в ее полузакрытые глаза.
Она кивает и указывает на дом. В этот момент моя мама подходит и протягивает к ней руки.
— Я могу уложить ее спать, если хочешь.
Она забирает у меня Фин, держа Севи за руку. Он весь в грязи, в руке зажато пирожное. И он уже успел его разок откусить.
