что я что-то могу решить, выплеснуть это, чем терять ее. Так что, мама… Если в вас осталась хоть капля предвзятости насчет моей Марфы, избавьтесь от нее немедленно. Или проглотите, как вам будет угодно. Свою девочку я в обиду не дам. Даже косых взглядов не потерплю!
Мама встала и отошла к окну, шмыгала там носом, разглядывала скучную парковку, видимую из окна. Переживала, плакала, долго там стояла, не желая показывать, как сильно ей стало плохо от услышанного. Может быть, даже местами обидно, ведь она пришла без намерения воевать, а я снова окопался и выставил барьеры с щитами. Но иначе не мог…
Наконец, мама отошла к умывальнику, стерла влажными салфетками поплывший макияж.
— Что я могу сделать?
— Я бы занялся сам, но…
— Я все сделаю, — не дала договорить. — Просто нужна отмашка.
— Можно сказать, что вы ее получили. Только прошу, мама, ни слова Марфе о прошлом. Ни в упрек, ни в удушливую поддержку. Хорошо? Я едва наладил с ней контакт и не могу потерять эту ниточку. Деликатнее. Прошу.
Можно сказать, я дал маме возможность реабилитироваться, и она с радостью ухватилась за нее. Ко всему прочему, я почувствовал, как она воспылала негодованием, узнав о несправедливости и плохом отношении к Марфе. Дети — маленький пунктик мамы, она любит их больше всего, пожалуй, иногда даже слишком. Но никому не даст в обиду…
Я понимал, что лучше самому, надо самому, но состояние не позволяло. Так же как понимал, что Марфа — порывистая, страстная, живая, как настоящее пламя. Сейчас мы поговорили, но уже завтра она могла бы отправиться в родные места сама, чтобы восстановить справедливость. Я хотел обеспечить ей поддержку и гарантии, что все получат по заслугам.
Мне хотелось дать ей самое лучшее — чувство уверенности и защищенности в том числе.
Именно сейчас, глядя на маму, я понимал, как мы все-таки с ней похоже. Я тоже местами толстокожий носорог, прущий напролом, как моя мама.
Как говорится, от осинки не родятся апельсинки, но теперь я, наломавший дров, намеревался отстраивать заново — и себя, и Марфу, и загладить вину перед теми, кто пострадал случайно.
***
Спустя время
Мама дала понять, что все готово к аресту тетки Марфы.
Я уже знал, что не ошибся в предположениях, Марфа сама поквитаться хотела, но мама уговорила ее подождать. Удивительно, но две мои самые любимые и дорогие сердцу женщины кое-как сносно общались. Сухо, скупо и больше по делу.
Но я и такому был несказанно рад. Добился более ранней выписки из больницы, чем вызвал ажиотаж и почти одинаковые возмущения у обеих. Но был не в состоянии больше лежать и бездействовать, хотелось лично присутствовать, быть рядом с Марфой, когда старую стерву — тетку повяжут!
Перед этим было еще одно незавершенное дело. Я хотел навестить парня, который пострадал в боях. Марфа уже навещала его, мама тоже порывалась, но они договорились и разделили роли.
По словам Марфы, мама бы со своими нотациями могла испортить все, парень попался гордый, задиристый, забияка, словом. Откровенно говоря, мне, наверное, больше повезло, опыт против молодости и бешеной ярости не всегда выигрывает. Тем более, я дрался из дурости, а он из необходимости заработать сразу и много. По словам Марфы, младшему братишке из его семьи требовалось серьезное, дорогостоящее лечение.
Словом, всем по занятию. Один я — не при делах остался и намеревался это исправить.
***
— Я предупредила, что приеду. Давай говорить буду я, — предложила Марфа. — Честно говоря, не знаю, какой будет его реакция, когда он тебя увидит.
Она сжала мою ладонь, и я разомлел, расплавившись. Ох, как сложно было держать себя в руках! Не смог, прижался губами к ее затылку:
— Я из больницы выписался.
— И чтоооо?
— Хочу тебя.
— Мечтать не вредно. Тебя еще неделю должны были держать. Вот и жди… Неделю! — отрезала, потрясла своей гривой. — И вообще, не прижимайся. Благо, штаны свободные, и халат твой пах прикрывает! Не то было бы неудобно, что ты с эрекцией идешь в больницу к парню, которому еще полтора месяца лежать.
— Как я погляжу, ты хорошо осведомлена… — невольно в мой голос прокрались нотки ревности.
— Рос, уймись. Пошли уже…
Марфа вошла первой.
— Привет! Я тебя ждал, — раздалось довольно радостное. — Думал, ты уже не придешь, а вот это…
Я шагнул следом.
—... тебе, — раздалось уже довольно прохладным голосом.
Марфа немного замялась, а я…
Я чуть в зверя не превратился, когда увидел в руках того пацана… пацана, блять… букет…
Букет, предназначенный МОЕЙ ЖЕНЩИНЕ!
Глава 59
Марфа
Букет. Букет. Букет!
Дубинин мгновенно напрягся, стал напряженным, собранным, как зверь перед прыжком.
Я нашла его ладонь, вложила в нее свои пальцы, он сдавил их, до хруста. Ууу… Больно же, медведь! Ты что такой ревнивец? Но, если честно, мне было приятно… Да, приятно ощущать его чувства, пить их, впитывая каждой клеточкой души и тела.
Напряжение витало в воздухе: мы все были словно тугие, сжатые пружины. Артем, в том числе. Он не ожидал увидеть своего противника по рингу.
— Привет, Артем.
Парень кашлянул и произнес изменившимся голосом. Он говорил мне, но смотрел на Роса — недоуменно, настороженно, словно гадая, зачем он здесь.
— Я тут погуглил… твою подпись на портрете Дани. Медея. Ты знаменитая, оказывается. Ценник на твои работы неподъемный для меня, сорян. Так что я только букет смогу. Ну и благодарность Даньки, — усмехнулся, прикрыв глаза на миг.
Ростислав выдохнул коротко, но емко. Словно выдал в этом выдохе целый шторм.
— Значит, тебе по душе пришлась работа моей… любимой, — медленно произнес Дубинин.
Ох…
Лю-би-мой!
Надо же, какой молодец… И приятно, и принадлежность обозначил решительно, но тактично.
— А ты? — поинтересовался Артем, подбирая слова с трудом.
— Я, твоими стараниями, тоже некоторое время провел на больничной койке, — добавил Дубинин.
Артем приободрился, расправил широченные плечи. Такой себе дикий, молодой, норовистый бычок. До зрелости Роса, его медлительной, но суровой силы, способности закипать мощно и выдавать расчетливо ему было, как до
