Пока мы идем по бледно-зеленому коридору, оба обнаженные, он часто и неравномерно дышит. Я думаю о том, чтобы голой и сесть за руль, а на кухне думаю… телефон… позвонить… 9-1-1.
На кухне он опускается на колени и держится за мои бедра.
Он хватается одной рукой за волосы и, дергая, каждый раз стонет:
— Больно.
— Я понимаю. Понимаю, что больно. Мне очень жаль, Лукас. Так жаль, — я оборачиваю одну руку вокруг него и поддерживаю. Кажется, он съеживается от прикосновений.
Я осматриваю комнату, но не вижу телефона. Он протягивает ко мне руку, показывая осколки, застрявшие там, с руки капает кровь. Я замечаю старые шрамы.
Я смотрю обратно в коридор, я оставила телефон в комнате.
— Жди здесь. Мне надо взять ключи. Жди здесь, хорошо? — я запихиваю бутылку водки ему в руки и начинаю отстраняться, чтобы пойти за ключами.
— Больно, — стонет он. — Больно очень.
— Мне так жаль. Так жаль, — плачу я. — Я не хочу уходить. Я не знаю, что делать.
— Извини. Извини.
— Не за что извиняться. Я сейчас вернусь, — и убегаю. Хватаю ключи, одежду и мчусь обратно.
Я возвращаюсь и вижу, что он сидит, опустив голову. Из его рта вылетают слова — так тихо и яростно:
— Мне так жаль, Шелли. Прости. Прости. Прости, — рыдает он. — Я сказал ей. Я сказал ей. — Вытянув одну кровоточащую руку, он засыпает или теряет сознание. Его глаза закатываются. — Леа? Леа, — шипит он.
— Я здесь. Не отключайся. Вставай, — я поднимаю его, и он хватается за меня. — Нам надо идти.
— Я рассказал ей, — говорит он, когда мы проходим по коридору. — Я рассказал ей о тебе. Я рассказал Матери… о тебе. Я разрушил твою жизнь.
Мы выходим из парадных дверей и спускаемся вниз по лестнице. На улице так холодно, мы идем к машине, и я усаживаю его на пассажирское кресло.
Он зевает, когда я закрываю его дверцу. К тому моменту, как обхожу машину, он отключается.
* * *
ЛукасОчень сильно болят руки.
Леа за рулем. Странно.
Думаю, я дрожу. Зубы стучат, потому что мне больно.
— Люк? Эй… ты в порядке?
Машина двигается к розовому небу, меж гор.
— Куда мы едем? — шепчу я.
— Мы едем в больницу. Моя сестра Лана встретит нас там. Она психиатр и психоаналитик, она убедится, что мы…
— Никаких больниц, — я смотрю на свои запястья, а затем на кровь на коленях. Я чувствую дикую жажду и замечаю бутылку с водой между нами, но не уверен, что мои руки нормально работают. Я не могу схватить ее. Мне так стыдно.
Я все еще дрожу.
Я облизываю губы и пытаюсь сфокусировать свой затуманенный разум на Леа.
— Я не могу поехать туда. Не могу. Прости. Я не могу попасть в больницу.
— Почему не можешь, Люк? — мы едем и поворачиваем на серпантинной дороге. — Что произошло с тобой в больнице?
Я наклоняю голову. Руки дико болят. Не могу перестать дрожать. Чувствую, что в руках остались осколки. Я едва слышно стону и пытаюсь оставаться тихим.
Поворачиваем и поворачиваем. Мы едем вниз.
И затем нет. Мы вообще не двигаемся. Я разлепляю глаза и вижу, что мы на каменном выступе.
— Люк, пожалуйста, поговори со мной. Я так беспокоюсь о тебе, и не знаю что делать. — Она начинает плакать.
— Пожалуйста, не надо. Не плачь. Прости, — я протягиваю к ней руку, но она отодвигает ее.
— Не двигайся, хорошо. Не двигайся, малыш, пожалуйста, — всхлипывает она, выезжая на дорогу. — Просто держись. Я отвезу тебя куда-нибудь в хорошее место. Туда, где тебе помогут. Я пойду с тобой. Я никому не позволю плохо с тобой обращаться. Прости что плачу.
Она выглядит как Шелли.
Спокойствие затопляет меня. Оцепенение. Веки тяжелеют. Все становится таким далеким.
— Я во всем виноват, — говорю я. — Тебя украли из-за меня, — выдыхаю слова.
— О чем ты? — она выглядит бледной и ошеломленной, покрытой слезами и кровью. Моей кровью.
— Я не думал, что она решиться, — шепчу я. — Она сказала, что ты будешь моей, — тело кажется таким легким. Мой голос едва слышен.
— О чем ты говоришь, Люк? О чем?
— Шелли.
Я так устал. Я просто не мог оставаться в сознании.
ЛукасЯ вижу светлые волосы Леа, они сейчас короче. Все размыто. Очертания ее лица и тела размыты, как на старой, испорченной фотографии.
Мои руки болят.
Глаза закрываются, когда сердце бешено колотится в груди. Знаю, это ее волосы. На самом деле, я не вижу ее лицо, но Леа передо мной. Я хочу прикоснуться к ней, но, кажется, она не знает, что я здесь.
Леа.
Мой желудок сжимается, будто он изголодался по ней.
Сквозь полуприкрытые веки, я наблюдаю, как она перемещается по комнате. Я не знаю, в какой комнате нахожусь, но чувствую умиротворение, потому что она здесь, со мной.
Мой желудок скручивает от нужды и становится немного неприятно, когда боль в обеих руках усиливается. Я опускаю взгляд на руки и вижу, что они лежат передо мной на подушках.
Простыни белые. Я никогда не покупаю белые простыни.
Когда я осматриваюсь, пульс учащается. Я вижу металлический столб, который держит пластиковый пакет, и тонкая трубка тянется к правому локтю.
Ох, бл*дь.
Я в гребаной больнице.
Одна рука поднимается по своей собственной воле. Это движение отдается болью, и мне хочется застонать. Стиснув челюсть, чувствую, как тело начинает дрожать.
Леа…
Я слишком устал, чтобы выяснять, как произнести ее имя, но я все еще могу видеть ее. Я слышу бип-бип-бип. Она поворачивается ко мне, и я вспоминаю, как Леа вела мою машину. Почему она вела мою машину?
Может, она расскажет мне, потому что она подходит к кровати и внимательно смотрит на меня. Одна рука поднимается к моему лбу, нет к векам. Яркий свет и у меня болит голова.
— Привет.
— Леа, — хриплю я.
Мне это не нравится. Где Леа?
Я смотрю налево и направо, переполненный ужасной болью в руках, стараясь изо всех сил отвлечься от нее, думая об ощущение тошноты в желудке. Затем я слышу крик, вижу вспышку белых волос, и я в еще большем замешательстве, потому что Леа плавно двигается ко мне — моя настоящая Леа — с радионяней в руке. Это радионяня Эхо. Для времени, когда у него ночные кошмары.
Веки тяжелеют, и я закрываю глаза. Истощение ослабляет меня, будто все это… нереально. Это фальшивка, вызванная таблетками. С трудом открыв глаза, я вознагражден лучшим зрелищем в мире.
Она наклоняется и целует меня в щеку. Ее лицо светится любовью. Ее руки гладят мои обнаженные плечи. Я голый?
— Привет, — говорит она и садится рядом со мной на белое постельное белье. Ее взгляд согревает мою кожу.
