– Да, у вас есть какая-то информация?
– Я должна поговорить с Тамарой. Об этом буду разговаривать только с ней.
– Мне очень жаль, но ее сейчас нет. Могу я ей что-нибудь передать?
– Нет. Я буду говорить только с ней самой.
Вздохнув, Дэни кинул вопросительный взгляд на другой конец комнаты. Тамара кивнула.
– Алло, – любезно проговорила она. – Тамара у телефона.
Возбуждение в голосе женщины сменилось пронзительным визгом.
– Только потому, что ты богата и знаменита, ты можешь по телевидению просить помощи? А как быть нам, простым людям? Когда моя дочь болела, а у меня не было денег, доктора не сказали мне правду, и она умерла! Надеюсь, твоя Дэлия тоже умрет! А если это не произойдет, я сама ее убью!
Уронив трубку, Тамара с широко раскрытыми от ужаса глазами отпрянула назад. Комната с бешеной скоростью завертелась перед ней.
– Дорогая, дорогая. – Рядом с ней стоял Дэни, обхватив руками ее голову и укачивая, как ребенка. – Любимая, забудь обо всем, постарайся забыть…
– О, Дэни, Дэни, – простонала она, внезапно ощутив, насколько устала. – Как могут люди вести себя так ужасно? – Она подняла на него вопросительный взгляд. – Может быть, мистер Кохен прав? Возможно, будет лучше, если на звонки будут отвечать люди из Шин Бет. – Она содрогнулась и еще крепче прижалась к мужу. – Пойдем спать, Дэни. Сегодня был такой длинный день.
Кивнув, он помог ей подняться на ноги.
– Слишком длинный, – со вздохом согласился он, крепко держа ее. На его щеках заходили желваки. – Мне кажется, единственное, чего мы добились этой пресс-конференцией, это открыли ящик Пандоры.
Вода струйками сбегала с него вниз, когда Наджиб вылез из бассейна и бросился на стоящий под зонтиком шезлонг. Хотя еще не было и половины десятого, от жары уже нечем было дышать. Наджиб одновременно испытывал потребность размять напряженные, как у пантеры, мышцы, и ощущал страшную усталость; его пьянила и возбуждала мысль о том, что ему предстоит перехитрить Абдуллу и стать причиной его падения, но в то же время он чувствовал странную отстраненность от него. Наджиб весь дрожал, как шахматист, сделавший несколько ходов, каждый из которых сам по себе был настолько блестящим, что, по его предположению, исход партии был предрешен. Сражение, к которому он готовился, по-прежнему неясно вырисовывалось вдали, предстояло решить еще много проблем, прежде чем будет произведен первый залп.
Одна проблема казалась особенно неразрешимой.
Ему надо было выйти на Шмарию Боралеви или Дэни Бен-Якова, но этого нельзя было делать обычным путем. Не мог же он просто так снять трубку и набрать их номер прямо из дворца; он бы не удивился, если бы Абдулла приказал прослушивать или записывать на магнитофон все входящие и исходящие звонки. Не мог Наджиб и прилететь в Израиль, не привлекая к себе ненужного внимания. Пресса внимательно следила за всеми его передвижениями по свету. Известность имеет свои преимущества, но она имеет и много недостатков.
Эта проблема не давала ему покоя. Разумеется, он мог бы позвонить им откуда-то еще – даже находясь в воздухе, из своего самолета. Но после пресс-конференции на семью Дэлии, вероятно, хлынула лавина сумасшедших звонков, и поэтому каждый звонок тщательно проверяют, – а это слишком долгий и опасный процесс для него. Ему необходимо прорваться сквозь все красные флажки, нужна какая-то вещь, принадлежащая Дэлии, которую они сразу бы узнали, некое неоспоримое доказательство того, что его звонку можно верить. Более того, поскольку он не может встретиться с ними в Израиле – а ему необходимо встретиться с кем-то из них лично, – то, чем он собирался привлечь их внимание, должно быть достаточно впечатляющим, чтобы заставить их выехать из Израиля и встретиться с ним где-то еще. Возможно, в каком-нибудь отдаленном уголке в Греции или на Кипре. Если бы у него было что-то, принадлежащее ей! Водительское удостоверение или паспорт… сгодилось бы даже любое из ее украшений.
Но она прибыла во дворец в одежде бедуинки, с пустыми руками, у нее забрали абсолютно все. Не мог же он просто подойти к Халиду и попросить его одолжить ему ее кольцо или паспорт.
Но что-то же должно быть…
И тут его осенило. Схватив полотенце и стараясь по возможности придерживаться прохладной тени, он направился к стоящему на возвышении дворцу, где сразу же прошел в свои апартаменты. Там он двадцать минут перерывал шкафы и ящики, прежде чем нашел то, что искал.
Фотокамеру «Поляроид».
Он просто сфотографирует ее. Потом вызовет самолет, отдаст фотографию капитану Чайлдсу и прикажет лично доставить ее. Осталось найти кассету.
На ее поиски ушло еще пятнадцать минут.
Наджиб зарядил камеру, проверил и улыбнулся.
«Даже странно, насколько удачно все складывается, – подумал он. – Стоит мне столкнуться с какой-нибудь проблемой, как решение приходит само собой. Если так будет и дальше…»
Натянув слаксы и рубашку и морально готовя себя к предстоящей схватке льда и пламени, он отправился прямиком в ее апартаменты.
– А где же ваш балахон?
Наджиб удивленно заморгал глазами. Дэлия говорила совершенно ровным, нормальным голосом, в котором не было и тени ехидства. Не было ни льда, ни пламени, и даже ее слегка нахмуренные брови выглядели абсолютно искренними.
– Принадлежащие к некоторым слоям арабского общества мужчины часто носят принятую на Западе одежду, – объяснил он, – а женщины следуют парижской моде. За закрытыми дверями, разумеется. Я думал, вам это известно.
Она окинула взглядом его элегантную рубашку фирмы «Салка» с распахнутым воротом и темные, сшитые в Милане слаксы.
– Другими словами, когда до этого я дважды видела вас в наряде шейха… вы делали это из-за меня.
На его губах появилась слабая улыбка.
– Боюсь, шейх не стал бы носить такую заурядную одежду.
– Понятно. – Дэлия с сомнением посмотрела на него, но, заметив нежный взгляд его глаз, в смятении быстро отвернулась, переключив свое внимание на дорогие антикварные безделушки, стоящие на серванте. Она принялась переставлять с места на место круглые японские коробочки, девять янтарных шариков, индийские кубки из слоновой кости, витые свечи и миниатюрные глобусы. – Мне… мне бы хотелось, чтобы вы ушли. – Ее хрипловатый голос дрожал.
Наджиб устремил на нее любящий взор, испытывая неодолимую потребность объяснить ей все, заставить понять, что он не желает ей зла, что не хочет доводить до конца этот безумный план. Данный им много лет назад обет верности больше не имеет для него никакого значения, и он, так же, как и она, всего лишь пленник, увязший в паутине прошлого. Но больше всего ему хотелось сказать ей, что он найдет способ вытащить ее отсюда, даже если для этого ему придется перевернуть небо и землю.
Он открыл было рот, но не смог выговорить ни слова и был этому даже рад. На фоне ее переживаний они звучали бы неуместно.
Наджиб печально наблюдал, как она переставляет с места на место вещицы. Дэлия была так близко – всего в нескольких шагах. И все же с таким же успехом их могли разделять сотни световых лет.
Если бы только она смогла понять…
– Мне нужна ваша помощь, – мягко проговорил он.
При этих словах она замерла.
– Пожалуйста, я не причиню вам никакого вреда. – Он было шагнул к ней, но вовремя опомнился. Если он подойдет слишком близко, она может испугаться или рассердиться. Их и без того слишком многое разделяет; не стоит подливать масла в огонь. – Пожалуйста, – тихо повторил он.
Она вздохнула, и надетый на ней полосатый хлопчатобумажный халат легонько заколыхался.
– Дэлия, – начал он, – если бы вы толь… – Наджиб резко оборвал себя на полуслове. Он никогда не обращался к ней по имени и то, что оно бессознательно и так неожиданно сорвалось с его губ, удивило ее не меньше него самого. При звуке своего имени Дэлия вздрогнула, и плечи ее под халатом распрямились. Она так резко развернулась, что волосы завесой упали на ее лицо. Ногтями, как расческой, она откинула их прочь, и Наджиб невольно отступил назад. Она снова превратилась в огнедышащую ведьму, и гнев ее был ужасен. Минуту назад Наджиб почти поверил в то, что перед ним разумное существо, способное понять его. Сейчас перед ним стояла сущая дьяволица. Ненависть загнула вниз уголки ее губ, глаза извергали белое пламя.
– Убирайтесь! – завопила Дэлия.
Он немного отступил.
– Это займет не больше минуты, – спокойно проговорил он. Затем поднес к глазам фотокамеру и взглянул в объектив.
– Вы что, не поняли? – рычала она. – Я не желаю вас видеть!
Он подошел ближе, чтобы она поместилась в рамку, и, нажав кнопку, подождал, пока встроенный световой счетчик приспособится к царящему в комнате полумраку. Внезапно полыхнула голубая вспышка, и аппарат с жужжанием выплюнул молочно-белую картинку.
– Ах ты ублюдок! – Она кинулась на него, размахивая руками. – Как ты смеешь делать это? – Пощечины градом сыпались то на его левую, то на правую щеку. – Оставь меня в покое, оставь меня в покое, оставь меня в покое!
