– Ну что ж. Когда Вин вернется, я скажу ему, чтобы отвез тебя в Дэриен, если ты будешь готова. – Потом, заметив в больших глазах проблеск сомнения, я добавила: – Если ты действительно решила уехать.
– Да', 'мэм. – Ее голос упал почти до шепота. – Я уехаю.
Без малейших объяснений я повернулась и пошла назад, к дому; но ее голос – и теперь он не был таким мягким – прозвенел гордо и уверенно.
– Я уехаю, – сказала она, – но я возвернусь назад. Он приведет меня назад.
Она уехала. Поздно вечером я видела ее и Лема и Вилли на причале, у каждого был свой узелок, и при виде их я почувствовала укол совести, Лем и Вилли были похожи на двух испуганных кроликов, уцепившихся за юбку Таун. Где они будут сегодня ночевать? И что будут есть? Я позвала Тиб и послала ее на причал с двумя долларами для Таун. Из окна я видела, как она выполнила мое поручение; но напрасно расточала я и свое сочувствие, и деньги, потому что, когда Тиб протянула их ей, она схватила деньги и швырнула их в канал, а потом вытерла руки о подол, словно запачкала их чем-то. Немного погодя, когда она села в лодку, я видела по ее вздымающейся груди, что она все еще горела от гнева, и, когда лодка отплывала вниз по каналу, она сидела, гордо выпрямившись. Она с тоскою смотрела назад, на Семь Очагов, пока деревья не скрыли их из виду.
Два дня спустя Вин повез меня в Дэриен, где я собиралась сесть на пароход до Саванны, и, как только мы поплыли по каналу, мое настроение поднялось. Все утро я раздавала какие-то мелкие указания, неизбежные ввиду моего предстоящего отсутствия, и делала бесчисленные напоминания Тиб о том, как ухаживать за Дэвидом и Рупертом. Меня так измучило прощание с бледным тихоней Дэвидом с тоскующим взглядом Руперта, что, если бы не крайняя срочность моей поездки, я бы, после этого прощания, взяла и осталась бы с ними; но проклятая необходимость гнала меня в эту поездку.
Но когда лодка проплыла по каналу и выехала в Пролив, я вдруг почувствовала прилив бодрости. Я так давно не покидала плантацию, что мне было интересно даже, что творится в скучнейшем Дэриене. К тому же я вспомнила новости, которые большей частью узнавала от Шема; о том, как негры, поняв наконец, что обещанные сорок акров земли с мулом им не светят, озлобились и, сбившись в многочисленные стаи, бродяжничают, и их неподвластная законам свобода дошла до такого предела, что поговаривали о восстании, и разговоры эти ввергли город в смятение. Я также слышала о том, как ку-клукс-клан, ужасный тем, что действует в темноте и тайно, пытается своими ночными рейдами решать проблему, которую нельзя решить законным путем.
Все это я только слышала, и тем более мне было любопытно взглянуть на Дэриен. Поэтому, узнав на пристани, что у меня есть еще время до парохода, я направилась через площадь навестить Флору Мак-Крэкин, с которой не виделась очень давно; в городе мало что изменилось. Правда, группы мужчин собирались то тут, тот там, но, заметив, что они в основном состоят из "белых оборванцев", я не обратила на них особого внимания и, пробравшись через них, подошла к магазину Ангуса Мак-Крэкина.
Когда я вошла, там было пусто, и я постояла в тусклом помещении, вспомнив, как входила сюда в первый раз. Здесь был тот же прилавок, заваленный дешевыми товарами, те же корзины с картошкой, с которых на пол осыпалась земля. Даже запах этого помещения – солений и кожи, смешанный с ароматом табака, – не изменился. "Только я изменилась", – подумала я, вспомнив Эстер Сноу в серой накидке и с надеждой на неизвестное будущее.
Но ничего хорошего из этого не вышло, резко сказала я себе; я лишь потеряла время; и, пройдя через лавку к задней двери, я отворила ее и заглянула внутрь.
Флора Мак-Крэкин, месившая тесто на столе, засыпанном мукой, подняла глаза, но, увидев меня, бросила тесто и, вытирая руки, поспешила ко мне; но без приветливой улыбки, какой она всегда встречала меня. Она выглядела почти испуганным ребенком, и не успела я поздороваться, как, бросив озабоченный взгляд в лавку позади меня, прошла мимо меня и опасливо, почти украдкой, закрыла дверь. Затем повернулась ко мне.
– О мисс! – взволнованно воскликнула она. – Зря вы пришли сюда!
Я с удивлением посмотрела на нее, насколько все это отличалось от дружеской болтовни, на которую я рассчитывала.
– Миссис Мак-Крэкин, ради Бога, в чем дело?
Она стиснула руки.
– У вас только будут от этого неприятности, да и у меня тоже…
Я схватила ее за руки, все в муке, и крепко сжала их.
– Вы должны мне все рассказать, – тихо попросила я ее.
– Вы ничего не знаете? – Ее по-детски ясный взгляд омрачился, и она с трудом подняла на меня глаза. И Флора Мак-Крэкин поведала мне, что говорят в Дэриене: что я помогла избавиться от Лорели, чтобы занять ее место. Говорили даже, что я нарочно не звала доктора к больному Руперту, выпалила она. И, стыдливо отведя глаза, также сообщила: – Говорят, что ваш ребенок – от Руа.
Я благодарно пожала ее руки.
– Спасибо, Флора Мак-Крэкин, – мягко сказала я, затем, опасаясь, как бы Ангус не вернулся, и не желая доставлять ей неприятности, я открыла дверь и быстро вышла из пустой лавки.
Но моя предосторожность оказалась напрасной, потому что, как только я спустилась со ступенек магазина, столкнулась с Ангусом Мак-Крэкином, а когда хотела пройти мимо него, он загородил мне дорогу.
– Постойте-ка, – окликнул он меня.
Меньше всего мне хотелось стать объектом всеобщего внимания в неприглядной сцене – а его злобные лисьи глазки ясно указывали на это; и я остановилась и вежливо обратилась к нему, будто его слова прозвучали вполне учтиво. Может быть, слабо понадеялась я, если я дам ему высказаться, он поскорее отвяжется от меня.
Но когда он начал говорить, я поняла, что неприятностей мне не избежать, потому что, как только он повысил голос – намеренно, как я поняла, – то привлек внимание стоявших кучками мужчин. Я видела, как они, пока он проповедовал, стали стекаться к нам и становиться словно вокруг ринга, сдерживаемые, как веревкой, невидимой рукой, пока наконец Ангус Мак-Крэкин и я не были окружены сплошной стенкой злобных и подозрительных лиц.
Я едва слышана, что говорил Ангус Мак-Крэкин. Смутно, словно мой мозг отказывался воспринимать то, что было стыдно слушать, до меня донеслись слова: "саквояжница", что-то о "черномазых любовниках", коварные намеки на смерть Лорели. Я помню, что он велел мне держаться подальше от его лавки и от его жены; даже снабдил свою проповедь цитатами из писания о падшей женщине. И, стараясь не слушать, я все же поняла, что эта тирада была фанатичным призывом, без единого разумного довода.
Но если мои уши отказывались слушать, то глаза не могли не видеть, что творится вокруг. И я увидела озлобленные взгляды, скрестившиеся на мне со всех сторон, видела руки, только что праздные и ленивые, теперь сжавшиеся в кулаки. Но я все еще до конца не понимала их намерений.
