жизнь музыканта — она навсегда.
— Ну у меня же есть выбор. Я не обязан ездить куда-то, если не захочу.
— Да, но после этого тура о тебе узнает много людей. Начнут поступать заманчивые предложения, придет слава… Ты ради этого и занимался музыкой, разве нет? Ты же не вернешься к продаже программного обеспечения, как будто ничего не было? Скажи, что на самом деле произойдет?
— Не знаю. Я не загадывал так далеко. Сначала я просто хочу вернуться к тебе. И сразу после куда-либо уезжать не собираюсь.
— Но ты не исключаешь, что уедешь потом. Это ведь не разовый тур, да? Это никогда не кончится.
— Почему ты вдруг начала беспокоиться об этом, Амелия?
— Не знаю. Наверное, потому что я сижу здесь одна, и у меня много времени на всякие мысли.
— Прости. Но сегодня у меня нет всех ответов. Я могу рассказать лишь о том, что чувствую прямо сейчас, а именно, что я не хочу быть здесь и отдал бы все, чтобы отпраздновать Рождество с тобой и Би.
Потерев уставшие глаза, я сказала:
— Ладно. Прости. Уже поздно, и ты наверняка устал.
— Никогда не извиняйся за разговоры о том, что ты чувствуешь. Помни, ты обещала быть со мной честной, если что-то будет тебя беспокоить.
— Я знаю.
Когда мои нервы стали успокаиваться, я услышала звук, похожий на стук в его дверь.
— Подожди, — сказал он.
До меня долетел женский голос, и мое сердцебиение ускорилось.
Слов женщины я не разобрала, но услышала, как Джастин сказал:
— Нет, не нужно. Спасибо, но нет. — Пауза. — Хорошо. Спокойной ночи.
Я услышала, как дверь закрылась.
Он вернулся к телефону.
— Прости.
— Кто это был?
— Приходили узнать, не нужен ли мне массаж.
— Массаж?
— Да. Иногда Кэлвин нанимает массажистов. Наверное, ко мне приходили по его просьбе.
Эгг-ног дал о себе знать.
— То есть какая-то девица пришла к тебе в номер, чтобы сделать массаж?
— Амелия… я не просил, чтобы мне кого-то там присылали. Я выпроводил ее. Не могу же я отвечать за всех, кто стучится ко мне в дверь.
— Ты когда-нибудь пользовался услугами этих девиц?
Его голос стал раздраженным.
— Нет!
— Это невыносимо.
— Я понимаю, почему тебя злит, что ко мне в номер пришла какая-то странная девушка, но ты либо доверяешь мне, либо нет. Доверие — это черно-белый вопрос. Нет такого понятия, как доверие наполовину. Тут либо да, либо нет. Черт! Я полагал, ты мне доверяешь.
— Так и есть! Я никогда не говорила, что не доверяю тебе. Просто… такой образ жизни меня напрягает. И мне одиноко. Я не знаю, нужна ли мне такая жизнь.
— Что именно ты имеешь в виду?
— Не знаю, — еле слышно произнесла я.
Повисла тишина. Я слушала, как он дышит. Затем он сказал:
— Я даже не различаю лиц зрителей. Когда я пою, то пою для тебя. И считаю дни до приезда домой. Будет охеренно смешно, если в итоге мне будет некуда возвращаться.
Почему ты не говоришь, что любишь меня?
Я взбесила его. Нужно было заканчивать разговор, пока я не наговорила чего-то, о чем буду жалеть.
— У тебя скоро два больших концерта. Тебе нельзя сейчас нервничать. Прости, что затеяла ссору.
— Ты меня тоже прости.
— Попробую немного поспать.
— Хорошо, — сказал он.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Когда он отключился, я долго лежала без сна. Разговор закончился на плохой ноте, и мне было дерьмово. Я думала, что ничего хуже уже не будет.
Но то, что случилось утром, сделало нашу размолвку чем-то совсем несущественным.
***
Наверное, во мне сработала материнская интуиция.
Что-то разбудило меня, хотя в доме стояла полная тишина. Было около четырех часов ночи.
Когда я попыталась снова уснуть, то услышала из радионяни едва различимые свистящие звуки.
Запаниковав, я соскочила с кровати и бросилась в детскую. Пока я бежала по коридору, мое сердце билось на уровне горла, и я чуть не споткнулась о собственные ноги.
Все происходило молниеносно, но в тоже время это были самые длинные и ужасные мгновения за всю мою жизнь. Би изо всех сил пыталась дышать, ее глазки беспомощно смотрели на меня. Она задыхалась, но не могла кашлять. Мой мозг лихорадочно заработал, вспоминая курс первой помощи, пройденный в Провиденсе.
Уложив ее головку на сгиб локтя и придерживая за челюсть, я несколько раз похлопала ее между лопаток. Из ее ротика ничего не вышло. Она по-прежнему не могла дышать. Тогда я повернула ее лицом вверх, положила два пальца на середину груди и быстро надавила. Не помогло. Вместе с ней я побежала за телефоном и набрала 911. Я даже не помнила, что сказала диспетчеру, потому что когда Би перестала реагировать, я тоже начала терять способность дышать.
Пока диспетчер инструктировала меня, я то хлопала ее по спине, то давила на грудь. Наконец что-то вылетело у нее изо рта, и я узнала один из маленьких колокольчиков с моего свитера. Видимо, он оторвался и упал к ней в кроватку.
Когда колокольчик вышел, Би была уже без сознания.
В следующее мгновение я услышала, как на улице воет сирена. Приехала скорая помощь. С Би на руках я бросилась вниз. Медики ворвались в дом и начали проводить моей крошке сердечно-легочную реанимацию.
Моя жизнь висела на волоске. Беспомощная, парализованная от страха, я будто сама была без сознания.
Когда мне сказали, что она снова дышит, я словно вернулась с того света. Слезы застилали мне зрение, пока парамедики укладывали Би на каталку и отвозили в машину. Так как она долго была без сознания, ее нужно было госпитализировать, чтобы выяснить, нет ли у нее повреждения мозга или внутренних травм.
В пижаме и без пальто я села в машину скорой рядом с ней и медбратом, который держал на ее лице кислородную маску.
Слишком шокированная, чтобы говорить, я отправила Джастину серию лихорадочных сообщений.
Би жива.
Подавилась маленьким украшением.
