Моему телу, моей психике, моей душе настолько хорошо, насколько еще не было никогда в жизни.
Словно внутри меня каждая клетка проходит какую-то оздоровительную терапию, исцеляется до неестественных показателей и становясь идеальной. Словно между каждой из них восстанавливается абсолютная гармония. Словно каждая из них счастлива обособленно, а все вместе они формируют духовную систему исключительной красоты.
Но люблю я не себя. Восхищаюсь не собой. Не ради себя возвышаюсь.
Если вначале мне казалось, что это Даня открылся и позволил мне проникнуть внутрь себя, то позже, в наивысший пик этой божественной эйфории, я осознаю, что и он пророс в меня.
И именно в этот момент руки Шатохина начинают ласкать мое тело. Прошло несколько часов, не меньше. Все это время я ощущала его эрекцию, но не совершала движения, потому как понимала, что для этого рано. А сейчас… Даня подталкивает мои бедра ближе, я подаюсь и, натыкаясь промежностью на его член, понимаю, что взвинчена сексуально до предела. Прикусывая губы, сдерживаю стон. Только вот мелкую чувственную дрожь тормознуть – шансов нет. Да и нет необходимости. Еще несколько плавных, крайне любовных касаний руками, и Даня инициирует проникновение.
Ни одного слова не звучит. Но я по его взгляду понимаю: спешить не надо.
Более того… Все движения вновь прекращаются.
Мы просто сидим, глядя друг другу в глаза. Раскрытие глубины продолжается. Это расширение происходит внутри меня. Расширение, в пространстве которого высвобождаются новые чувства и ощущения, прежде незнакомые мне ни на каком уровне. Я не могу сказать, что это. Лишь знаю, что это прекрасно.
В какой-то миг от избытка этой эйфории я начинаю плакать. Плакать беззвучно и легко. Эта живительная влага просто выливается из меня и теплыми потоками соскальзывает по щекам, чтобы попасть, в конце концов, на кожу Дани и впитаться к нее.
Я хочу говорить. Но я не знаю, можно ли это делать. Поэтому позволяю себе лишь шевелить губами.
– Я тебя люблю… – все, что транслирую беззвучно.
Но делаю это так искренне и так выразительно… В глазах Шатохина тотчас отражается ответ. Он светится там, словно неоновая вывеска.
Широкие ладони мягко скользят по моей спине вверх и сжимают плечи, заставляют меня податься вперед и протяжно выдохнуть у Даниной щеки.
Тепло, тепло, тепло… Он гладит и трогает меня, помогая сохранять связь, пока я не набираюсь сил, чтобы возобновить зрительный контакт.
А после этого, едва наши глаза встречаются, так же тактильно дает команду двигаться.
И вновь один посыл между нами: не спеши.
Я качаюсь. Только я. Даня снова замирает. Я очень стараюсь продлить процесс. Понимаю, что именно в этом суть. Когда оргазм подступает, я останавливаюсь. Сохраняю неподвижность, пока напряжение не снижается. Каждый раз пауза дольше. Я не знаю, сколько минут или часов проходит, но в какой-то момент стоп-кадр прекращает работать. Меня трясет непрерывно, очень мягко и вместе с тем очень сильно. Не так, как это бывает во время обычного секса.
Сейчас все иначе.
Гораздо глубже. Гораздо чувствительнее. Гораздо ярче.
Глаза в глаза – это неизменно.
В один миг, когда я понимаю, что так или иначе взорвусь, я позволяю себе продолжить движения и достигнуть той космической высоты, о существовании которой раньше даже не подозревала.
Безграничная любовь. Невообразимая легкость. Потрясающая гармония.
Даня все это время сохраняет неподвижность. Только под конец, когда мое тело возвращается в реальность и вновь обретает физическую чувствительность, постепенно перехватывает инициативу. Сначала только гладит. Долго-долго гуляет ладонями по моему телу. При этом, как и раньше, никаких интимных мест не касается. Этот контакт не имеет ничего общего с похотью. Он просто проникает внутрь каждой моей клетки. Дальше и дальше, привнося в одно мгновение понимание: вот теперь мы соединяемся полностью. Только теперь. И это ошеломительный опыт. Внутри меня вновь происходит какое-то расширение. И снова оно доводит до слез.
Даня начинает двигаться. Но делает это еще медленнее меня. Замирает так же, как и я, когда необходимо оттянуть высвобождение своего удовольствия. Уверена, продержаться он способен намного дольше, чем я. Но, как я пойму позже, чтобы не мучить меня слишком сильно, он завершает акт на третьем позыве.
И все равно кажется, что продолжалось это бесконечно. По ощущениям, будто гораздо дольше, чем всю ночь. Но по итогу остается немало времени и на сон, который в теплых объятиях новообретенной силы любви оказывается таким же прекрасным и исцеляющим, как и случившаяся между нами близость.
52
Моя. Шатохина. Маринка.
© Даниил Шатохин
Ноль. Семь. Ноль. Один. Новое начало.
Очередной пункт нашего списка – высота, на вершине которой у меня захватывает дух, кружится голова, и блядски трясутся поджилки.
И это не какой-то, мать его, страх. Со страхом я умею справляться. Это что-то гораздо объемнее, значительнее, и совершенно точно мне незнакомое.
Мне.
Незнакомое.
Сколько еще новых чувств мне предстоит постигнуть и прожить?
Уверен, что много.
– Никакого марша, – отсекла Маринка на старте подготовки к свадьбе. – Это дико скучно. Хочу что-нибудь торжественное, но взрывное! Чтобы гости сразу поняли, куда они, черт возьми, попали. У нас должна быть самая танцевальная свадьба!
Кроме того, моя Чаруша воспротивилась против набившего всем оскомину расклада: жених у арки, отец приводит невесту.
– А вот в этом вопросе вернемся к истокам нашей культуры. Мы с Даней дошли до этого брака вдвоем. И дальше будем двигаться только вдвоем. Не хочу, чтобы он стоял один, а я явилась, будто приглашенная звезда. Нет. Вместе пойдем.
Я, конечно, и так ни с чем спорить не собирался. Просто потому что по своим запросам готовил отдельную церемонию. Но все же слова Чарушиной меня впечатлили. Я поддержал ее перед Артемом Владимировичем, потому что это было правильным.
Он отдает мне Маринку за кулисами. Один на один. И именно так это действительно имеет вес.
– Ты все знаешь, – бросает дочери, задерживая выверенно-строгий взгляд. – Все, что надо, видела.
Марина закусывает губы, чтобы сдержать выступающие на глазах слезы, судорожно вдыхает и с готовностью кивает.
Внимание бати Чаруша тотчас переключается на меня.
– Буду нужен, всегда рядом. По любому вопросу.
И я знаю, что это реально так. За эти месяцы убедился, что с ним не нужно отмерять: приемлемо или неприемлемо. С какой бы проблемой я не обратился, Артем Владимирович не потеряется, не смутится, не возмутится и никогда не выдаст каких-то оскорбительных реакций. Поддержит при любых раскладах.
Моя очередь, кивая, принимать посыл. С готовностью это делаю.
– Ну, все тогда, – сжимая обеими ладонями наши сплетенные кисти, с серьезным видом подмигивает. – Запрягай и держись, молодежь. Как бы в будущем не трясло, запрещаю сдаваться.
– Не сдадимся, – заверяем в один голос.
– Тогда понеслась, – наконец, выдает фирменную улыбку человека, который знает гораздо больше обычного смертного. И только после паузы весьма туманно добавляет: – Душа в рай.
Выходя в зал, судя по всему, поднимает толпу.
– Раз, два, три… Даниил и Марина, выходи! – сотни голосов выкрикивают наши имена активнее гребаного «Елочка, гори!».
Начинается медленный проигрыш, который, согласно сценарию, и служит для нас сигналом приготовиться.
– Боже… – выдыхает Чарушина дрожащим шепотом.
Мою грудь будто трактор вспахивает. Чтобы сразу после этого засыпать всю площадь восприятия раскаленными углями жара. Часть горючего напряжения выпускаю через бесшумный короткий выдох, только этого недостаточно. Поворачиваю голову, чтобы поймать Маринкин взгляд и убедиться, так сказать, воочию: все путем.
– Волнуешься? – спрашиваю прямо.
Она кивает.
