Боже, все это такой кошмарный беспорядок.
Если бы я была сильнее, то отбросила бы увиденное и притворилась, что ничего не произошло, а задушила Лукаса всей своей любовью, просто чтобы разозлить Гейджа и доказать, что он не может сломать меня.
Медленная усмешка изгибает мои губы, и боль из-за неверности Гейджа притупляется.
Мое сердце трепещет от волнения, и вспышка злого удовлетворения растапливает ледяной холод предательства. То, что Гейдж злее, еще не значит, что он лучше.
Он думает, что может унизить меня, отвернуться, используя мужчину, которого я люблю, как инструмент в своей больной игре.
Забавно, а я думала, что Гейдж теперь знает меня лучше.
— Шай, ты меня слышала?
Я вырываюсь из своих мыслей при звуке вопроса моего отца.
— Да, папа. Я уже в пути.
***
Двадцать три минуты спустя подъезжаю к дому отца. Уже второй раз за сегодняшний день я горю желанием выскочить из своего грузовика в объятия Лукаса, и второй раз за сегодняшний день шок приковывает меня к месту.
— Какого хрена?.. — я опускаюсь на свое место, так как замешательство и тяжесть разочарования не позволяют пошевелиться. — Какого черта он здесь делает?
В окне кухни виден силуэт моего отца, и я хочу, чтобы земля разверзлась и поглотила меня, чтобы не пришлось сталкиваться с происходящим внутри. Но это не так.
Я выпадаю мертвым грузом из своего грузовика, волоча ноги к двери. Набравшись сил, вхожу и вижу двух мужчин. Один большой и находящийся далеко за гранью своей терпимости. Другой тощий и с нетерпеливым выражением, которого я не видела на лице этого человека со времен колледжа.
— Тревор? Что ты здесь делаешь?
Он ставит то, что выглядит как теплое и едва начатое пиво, что вполне предсказуемо, поскольку этот сноб пьет только Индийский пейл-эль, а не старые американские марки, которые предпочитает мой папа.
— Привет, милая.
Я замечаю выражение отвращения на лице отца, поскольку оно в точности отражает мои чувства.
Он обнимает меня и целует в макушку.
— Скучал по тебе.
Я слабо улыбаюсь, но освобождаюсь из его объятий, чувствуя себя так, словно изменяю Лукасу, хотя всего несколько часов назад Гейдж трахал другую женщину. Отбрасываю это и перевожу взгляд с одного мужчины на другого.
— Что здесь происходит?
Тревор пожимает плечами.
— Все просто. У вас на свободе разгуливает какой-то псих, а мне нужна история, которая взорвет Лос-Анджелес. Я здесь, чтобы раскрыть это. — Он кладет руки мне на плечи. — История с Тенью привела к твоему увольнению, вместе мы можем использовать это для твоего возвращения.
— Ты хочешь, чтобы я освещала эту историю?
Его глаза загораются возбуждением.
— Это перерыв, которого ты так долго ждала. Если мы раскроем эту историю, то ты получишь билет в Лос-Анджелес.
Он прав. Тот факт, что это мой город, и я здесь выросла, должен дать мне преимущество, которого нет у других репортеров. Я могу организовать несколько интервью, местные мне доверяют.
— Думаю, это может сработать.
Тревор смеется.
— Конечно, это сработает. С тобой у нас есть прямая связь с жертвой, а также возможная связь с кем-то, кто знаком с резней Мензано.
Я отступаю назад, как будто мне дают пощечину.
— Лукас не имеет к этому никакого отношения.
— Лукас? — глаза Тревора распахиваются, широко раскрытые и голодные. — Ты хочешь сказать, что Мензано, сам гребанный убийца здесь, в городе? — он прижимает ладони ко лбу, впитывая информацию, и у него практически кружится голова от волнения.
Глаза моего отца прищуриваются, когда он смотрит на меня.
— Лукас не убийца.
Тревор смеется.
— Черт возьми, еще какой!
— Стой! — я поджимаю губы, пытаясь успокоиться в ситуации, которая вот-вот выйдет из-под контроля. — Тревор, я помогу тебе, если ты осветишь лишь историю о Тени. Лукас признан невиновным.
— Кого это волнует? Сенсация, это же, черт возьми, Лос-Анджелес. Им не нужна правда, а хорошая история. — Его взгляд становится отсутствующим, и он чешет подбородок. — Нам нужно поговорить с жертвой. Ты ведь можешь это устроить, верно?
— Нет, ни в коем случае. Я не помогу тебе подставить невиновного человека и втянуть мою подругу в это дерьмо.
Его лицо становится жестким, и он подходит ближе.
— Ты хочешь работу в Лос-Анджелесе? Уехать из этого грязного города навсегда? Потому что я говорю тебе прямо сейчас, Шай, что это единственный шанс.
Работа в Лос-Анджелесе — это заманчиво. Я была бы свободна от Пейсона и его воспоминаний, осуществила бы все свои мечты о карьере. Вернулась бы к жизни, полной отстраненных эмоций, и спасла бы свое сердце от повторных ударов Гейджа. Но какова стоимость? Потерять каждого человека, который мне дорог.
Я не могу этого сделать. Не могу продолжать держаться особняком, возводить стены настолько высоко, что становлюсь бессердечной карьеристкой, какой и должна была стать. Стать такой, как Тревор, который больше не видит в людях живых, дышащих, чувствующих существ, а лишь ступеньки, которые ведут его к успеху.
Я предпочитаю испытать боль любви, а не быть равнодушной к человеческим страданиям.
Мои мышцы напрягаются. Вхожу в личное пространство Тревора, и, хотя он выше, я чувствую себя больше, когда он съеживается под моим взглядом.
— Езжай домой. Здесь нет никакой истории, по крайней мере, той, которую ты хочешь получить от меня.
— Шай, не будь дурой.
— Тревор. — Предостерегающее рычание отца заставляет моего бывшего перевести взгляд с меня на него.
В его глазах появляется понимающий взгляд, а губы подергиваются.
— Мистер Дженнингс, Вам известно, что в настоящее время у Вас работает преступник.
— Тревор, не надо…
— Не поверю этому ни на секунду. — Мой папа отрывается от стойки и подходит к нам, его брови низко опущены.
— Папа, он лжет. — Я поворачиваюсь к Тревору, умоляя глазами в надежде, что он оставит это в покое.
Тревор скрещивает руки на груди, как будто они образуют барьер между нами, делая его непроницаемым для моего невербального сообщения.
— Лукаса обвинили в убийстве всей его семьи, когда ему было всего четырнадцать лет.
— Если бы это было правдой, он был бы в тюрьме. — Голос моего отца полон скептицизма, и впервые с тех пор, как себя помню, я благодарна ему за то, что он чертовски упрям.
Это будет несложно. Все, что мне нужно сделать, это создать достаточно сомнений, чтобы мой отец выгнал Тревора из дома, и у нас все будет хорошо.
— То, что О. Джей Симпсон разгуливает по улицам, не означает, что он не совершал двойного убийства.
У моего отца дергается челюсть, но это единственная реакция, которую он выдает.
Я могла бы придушить этого мудака.
— Заткнись и убирайся!
И Тревор, и мой отец игнорируют меня.
— Вы знали, что на суде его отпустили только потому, что на оружии были отпечатки пальцев всех убитых, а углы входных отверстий были сомнительными?
— Прекрати это!
— Что ему удалось благополучно забыть об убийствах, обмануть тесты на детекторе лжи и промыть людям мозги, заставив поверить, что он ничего не помнит об убийстве своей семилетней сестры…
Я бросаюсь на него, чтобы заставить его замолчать.
— Прекрати!
Мой отец удерживает меня.
— … братья десяти и двенадцати лет…
Я вырываюсь из объятий отца и пытаюсь заставить Тревора сжать челюсти, прежде чем последние слова слетают с его губ.
— … и его собственная мать, прежде чем направить оружие на себя.
— Докажи это. — Голос моего отца грохочет у меня за спиной.
— Погуглите, мистер Дженнингс. Лукас Мензано — массовый убийца, которому посчастливилось отделаться парой формальностей, и теперь он живет в вашем городе. Работает в вашей компании и ухаживает за вашей дочерью.
Хватка моего отца ослабевает, и я прижимаюсь к нему, впитывая его силу.
— Покинь мой дом. Сейчас же.
— Шай, не убивай посланника. — У Тревора хватает нахальства улыбаться.
